В июне 2009 года исполнилось сорок лет со дня нашего выпуска, и в Ужгород со всей Украины съехались мои однокурсники. Если взглянуть на карту Украины, то сетка координат, где они проживают или откуда родом, соединит всю страну. На западе это Закарпатская, Ровенская и Львовская области, на востоке – Донецкая и Харьковская, ближе к центру и вокруг него – Хмельницкая, Винницкая и Полтавская, на севере – Сумская и Житомирская, на юге – Крым. Географический фактор никак не влиял на наши отношения, мы всегда чувствовали себя одной семьёй.
Когда мы учились, это казалось вполне естественным. Не только в рамках Украины, но и в границах всего Советского Союза люди ощущали себя товарищами. Теперь, после его распада, многое изменилось. Признаюсь, я с некоторой тревогой ожидал увидеть в умонастроениях моих коллег-историков отпечаток «оранжевой» революции. Но они точно так же ругали Ющенко, как и я. В этой связи припомню один любопытный эпизод. Когда я, по своей новой привычке, заговорил со своими однокашниками на украинском языке, они дружно потребовали, чтобы я перешёл на русский. Таким они меня запомнили со студеческих лет, и другим не воспринимали.
Сама встреча продлилась два дня. Мы словно переместились в молодость, как будто заработала описанная ещё Гербертом Уэллсом «машина времени». Я попробую воспользоваться её услугами, чтобы дать, пусть маленькое, представление о некоторых своих вузовских товарищах. Прежде всего о тех, кого не упомянул в главе «Московская набережная». Ещё во времена студенчества я сдружился с Анатолием Лысым. Он пришёл к нам на курс после армии, в солдатской форме, и, сдёрнув с головы пилотку, объявил: – Меня зовут Анатолий Лысый, я буду с вами учиться.
Мы от души рассмеялись: голова Анатолия была начисто лишена растительности, и это был тот редкий случай, когда внешний облик человека соответствует его фамилии. После окончания факультета Анатолий сделал карьеру учёного, стал профессором Винницкого пединститута. Глядя на этого небольшого роста коренастого человека с седенькой шкиперской бородкой, студенты вряд ли могли представить, какие безумные поступки мог в молодости совершать их преподаватель. В этой связи я напомнил своему товарищу один эпизод.
Однажды ранней весной 1967 года, когда мы учились на втором курсе, Анатолий поспорил на ящик водки с нашими однокурсниками-армейцами, что переплывёт Уж. Что побудило его бросить этот вызов, не знаю. Но его последствия могли оказаться самыми плачевными. Река только очистилась ото льда, её бурные мутные волны несли в сторону границы с Венгрией брёвна, сучья и прочий лесной хлам. К тому же, в том месте, где должен был состояться заплыв, Уж был очень широк. Одолеть эту преграду даже на лодке не представлялось возможным. Однако отступать Анатолий и не думал. Перед заплывом его растёрли жиром. И он, имея на себе лишь плавки, отчаянно бросился в воду. Поскольку течение было невероятно сильным, Анатолия отнесло далеко вниз. Но, в конце концов, он самостоятельно выбрался на противоположный берег. Ящик водки, выигранный Анатолием, благополучно был выпит. И, к удивлению всех участников события, у победителя не осталось даже насморка. Анатолий несколько раз до этой нашей встречи и после неё приезжал к нам в университет на научные конференции. Свои старые «подвиги» он теперь вспоминает с улыбкой… Так же неожиданно, как Анатолий, на нашем курсе появилась Люда Шараевская. Это была тихая, кроткая девушка. Поступив на английскую филологию, она вынуждена была перейти к нам из-за проблем с произношением. Однако язык Шекспира Люда знала в совершенстве. Это помогло ей в научной работе. Закончив после окончания университета заочную аспирантуру, Люда написала прекрасную диссертацию по истории средневековой Англии. Через знакомых, а также пользуясь фондами Библиотеки имени Ленина в Москве, она заполучила в своё распоряжение и самостоятельно перевела с английского уникальные зарубежные издания. Фактически Люда впервые ввела их в научный оборот.
Люда о себе особо не распространялась, но было известно, что она дворянских корней. В конце восьмидесятых Люда мне рассказывала, что её дед служил до революции дипломатом по военному ведомству, а отец стал врачом, во многом под воздействием уникальной личности – архиепископа Симферопольского и Крымскго Луки (в миру – Валенти;н Фе;ликсович Во;йно-Ясене;цкий). За свою жизнь он много настрадался. Как и тысячи других православных священников, в тридцатые годы Лука стал жертвой репрессий, провёл в ссылке в общей сложности одиннадцать лет. Однако, несмотря ни на что, не отказался от своего пасторского служения.
Будучи церковным деятелем, Лука в то же время лечил людей, активно занимался наукой, стал крупнейшим в СССР гнойным хирургом и анестезиологом. Проводил он и сложные глазные операции. Люда рассказала мне такой случай. Когда в 1946 году Луку перевели в Симферополь, за ним последовала и семья Шараевских. Так случилось, что у маленькой Люды начались проблемы со зрением. Архиепископ Лука её прооперировал и спас девочке глаз. Я не удивился, когда в 2000-м году узнал, что архиепископ Лука Русской православной церковью причислен к лику святых.
Наверное, не случайно и моя сокурсница пошла по его стопам. Люда связала свою жизнь с Церковью, стала ей служить и как верующий человек, и как учёный. Она читала лекции в духовной семинарии, печаталась в богословских журналах. Её знания пригодились, когда при Ющенко власти пытались сорвать строительство в Ужгороде православного кафедрального собора – Храма Христа Спасителя. То, что его удалось отстоять, есть маленькое чудо. Об этом я думал, слушая рассказ своей сокурсницы. Разъезжаясь, мы договаривались встретиться вновь. Никто не знал, что вскоре наши ряды сильно поредеют. Один за другим ушли из жизни Володя Романенко, Аня Юричко, Михаил Кенидра, Мария Штефуца. Трудно было свыкнуться с мыслью, что их уже нет. Под влиянием этих потерь я написал стихотворение, которое можно считать данью памяти всем, кто был моим другом и кого я любил:
Друзья уходят, позже или раньше,
Там, где они, не плачут и не ждут.
Уходят те, кто не выносит фальши,
А кто её не слышит, те живут.
Я тоже скоро кандидат на вылет
И лишь хочу, насколько хватит сил,
Исполнить то, о чём мы говорили,
Что каждый знал и недоговорил.
Тогда мы все окажемся на равных
И друг за друга, может, постоим.
Хотя бы в детях и словах заглавных,
Которые на память будут им.