Нам бы кичиться слабоумием,
Икоту мыслей исполнять
Пред миром, сотканным безумием,
И лишь надежда — правды Мать,
Имеет здесь права искусные;
Ей ход открыт в сердца корыстные,
Но в том корысти злой навет,
Чтоб понимать души секрет?
И веру предающий обличается?
Так поступающий ужели горд судьбой?
Имея часть разумия с собой...
Но все ж себя и отвергается.
Лучина в сердце: будто кто-то спит.
И кроме этого ни блика не горит.
Искусство немощи с трудом дается.
Презрение как стяг несомый во крови,
И пулей жизнь решительно прервется?
Да и по имени «меня уж не зови».
Клоками выдраны власа от жути сонной,
Блуждающей в лице судьбой покойной?
Когда сидя в ногах кто воем бдит
Секунды часа, что безумием горит.
И ход его исчерпан в мире этом.
Как будто старые фигурные часы,
Вдруг, встали. И секунд весы
Уже не меряют пространственно заветом.
Уже не надо помнить суть вещей.
Уже не следует корпеть умом над ней.
Растреснется бессмертности когорта.
Хвалебны речи в потолок уйдут.
Не слушать уж тебе сего, забота,
Взять духом только погребенья труд.
Все оседает в теле, мышца плавится.
И будто знойная всем обликом красавица,
Пройдет, полою платья задев лицо.
И канет наваждение. И сна яйцо
Предстанет сутью той, и вылупляться
Пора уже, вне чувств и суеты.
Гляди: то непорочно только ты!
Очищенный от мира, с коим знаться
Уж непристало вовсе; свечой
Маячит явь, и давит скорлупой.