Дикие пчёлы

Холин Александр
 

Среди дубрав и озёр Городецкой поймы возрос душистый и златокудрый   липовый лес. Исстари здесь водили пчёл. Куда липы, туда и пчёлы. Для пчёл и берегли липу дыевы потомки – древляне, обустроившие  пойменные луга под житьё удобное, хлопотливо безбедное.
Косили траву, но не всякую. Пчёлам для взятка оставляли медоносные угодья, и хватало травы и коровам, и пчёлкам.

Нижнее и Верхнее Черемисские озёра, словно две сапфировые бусины василькового цвета нанизаны на тончайшую нить синего шёлка - речку Прость, а вокруг россыпью лежат ещё шесть сапфиров, шесть бусин, брошенных на тёмно зелёный бархат.
Прянет, бухая крыльями, глухарь из июньской буйной травы, кукушка во серёдке тишины лесной нудит, да глухо дышит дубрава в вышине, качая на ветру густой гривой. Путь мой неспешный  – туда.

- Где липки, тут и пчёлки. А где они, тут ищи дупло с сотами. Вкусен дикий мёд. Пряный и слащёй. Полезен ли только?  Мёд дикий не для еды. Шибко жгучий. Съешь и дикое его естество войдёт в нутро. Скрозь пройдёт через жилы и восселится в тебе, - сказывал дед Ерёма  пасечник.

- Дивно всё устроено! По дню - одно, а в ночи – совсем иное. Можешь днём одно думать, а ночь настанет – иначе мнишь. Делай только то, что по дню решил. Ночью думы не спорые, оные думы для жали – для печали. То - памятование приходит о прошлых днях.  По ночам о делах не думай.

Пасекой не назвать его имение лесное. А всё сам  сладил, создал житию пчелиному двенадцать домов – колод  и шестнадцать лежачих ульев. Мало того, ещё и бортьми увешал три дерева.
А сам-от ютился в землянке со с мёдом.  Здесь его хранил. Духом медовым пропах. На пчелу и похож сделался. Мохнат и рукаст, как пчёлка. Усы и борода сильно отросли и волосы на голове словно пух пчелиный, но не золотистые, а седые.
- Сто лет мне и три года. Служил в гвардейском полку два года, три года в гражданскую отвоевал.   Ещё семь лет по лагерям. А в Сибирь то одного отправили. Семью не тронули, но обобрали до нитки.

Мёд собирая, в житии стал подобен пчеле. Кудесничал с мёдом и дивные его свойства познал.
Котёл  мёдом полный на огоньке держал, и дым от печурки тоже мёдом попахивал. Варево то медовое в котле исходило на нет, а он снова лил в него мёд и снова томил. Десно – руками помешивая крутой кипяток, поговаривал:
- Жди! Две силы в меду! Пользы две!
- Куда ты столько его варишь? – спрашивали, а он:
- Вечное липовое споможение чрез него. Коловращение жития человеческого. Смерти не знать. Жить вечно.

- Было дело. Генералу Слащёву пособил той пчелиной живицей. Рану залечил. Отдарился и он мне: подозвал как-то и протянул золотые часы:
- Прими, братец! Подарок тебе за твоё умение! Спас ты меня!
Конь под ним был боевой. Сам-от одет и оборужен не как все: красные шаровары и белый ментик на меховом подбое, кубаночка на голове. Рамена – плечи, золотом горят. Сабля золотая и револьвер позолоченный. Курил сигары и золото на руке блестело.
Убить его не могли. Заговорён был от смерти на войне. Чисто витязь из сказки. Идёт под пулями, да семечки лузгает и смеётся.
Мистикой был озабочен. Гаданием по кругу. Буквы дивно вырисовывал на столе и водил по ним рукой в золотых перстнях, а наутро побеждал в бою.
Сорокоуст был – прозорливец.

Меж стариком и пчёлами водились дружба и всепонимание. Корил он их иной раз:
- Пошли, пошли! Не мешай! Студить не давай мёд! Гуляй!
И пчёлы, налетевшие на варево медовое – отыде восвояси, с пониманием отлетали в открытую дверь. А народ смеялся:
- Ты, дед, говоришь с ними, как с детьми малыми, а они тебя слушаются.


Сполохи, огни далёкие
Сёл, стоящих присно от Трояновых веков.
Пристань на реке и омута глубокие,
В отраженьях редких облаков.

Тихий плёс, где рыба удится,
В старой лодке сети в чешуе.
- Еремей! – кричат, - Уха остудится!
Задремал ты, что ли на буе?

А с реки доносится:
- Иду-у уже! - и плеснули вёсла по воде.
Красота земная и небесная,
Бирюза и золото везде.

Киноварью облака подкрашены,
И блестит вечерний небосвод,
Берега древами опояшены,
Закружили вётлы хоровод.

Наклонилась долу ива гибкая,
Опустила в воду рукава,
Чтоб чело охолонить. От пляса шибкого
Закружилась, видно, голова.