Покорми бездомную собаку, и она благодарно завиляет хвостом, облагодетельствуй человека, и ещё не известно, чем это закончится.
(Автора фразы уже не помню. Прочитала где-то на просторах Интернета).
Эх, Люда, Люда. Многим ты протягивала руку, многих старалась поддержать. Многим сострадала.
А что в ответ? У единиц хватило души и сердца хотя бы "спасибо" сказать. (Я себе).
Все имена изменены.
В детстве я была сущим наказанием маме, потому что тащила домой всех несчастных больных и обездоленных.
Кто только не жил у нас: котята, птицы.
Только собаку мне не разрешали завести ни за какие коврижки. Нет, и всё тут.
Ребёнком я очень хотела овчарку. Умного и храброго четвероногого друга. Но мама не позволила.
Классе в 6-7 у меня в комнате всю зиму жил голубь. Мы назвали его Филькой. У него было что-то с крыльями. Летать птица не могла. Характер у моего питомца был так себе: все попытки погладить голубя по взъерошенным перьям немедленно пресекались Филькой. Он тут же клевал тебя по рукам. Причем, клюнет, стиснет клюв и не отпускает. Больно клевался. Общаться не хотел никогда. Спрячется прод кроватью, и оттуда раздается раздраженное голубиное бормотание.
Семья у нас была хорошая. Квартира трёхкомнатная уютная. В центре города. Только дом без удобств. Воду надо было ведрами с колонки носить. Печку дровами топили. (Несколько лет назад мама провела в квартиру воду. Поставила душевую кабинку. Только от дров избавиться пока не получилось.)
Все эти тяготы не мешали маме и её второму мужу Николаю Михайловичу, Алёшиному папе, содержать жилье на хорошем уровне. Вода всегда была принесена, дрова заготовлены, еда наварена. Белье настирано и наглажено. У нас было тепло, уютно, приветливо. Но, конечно, так бывает не во всех семьях.
Классе в седьмом меня попросили помочь по учёбе одной девочке, которая жила в доме неподалёку от моего.
Я пошла. Обстановка, которую увидела, меня сильно шокировала. Мебель была старая, драная. Все грязное, неприятное. Рванье, которое лежало на кроватях, язык не поворачивался назвать постельным бельем. Родители одноклассницы (назовём её Машей)были людьми пьющими. Я до того момента никогда не сталкивалась с подобной бедой. Конечно, мне стало жалко Машу. Я поняла, что она часто остается голодной, а из-за ночных пьянок родителей Маша ещё и не высыпалась. Я чем могла угощала девочку. Приветливо общалась с ней. Через какое-то время уехала учиться в Опочецкий педагогический колледж. Как-то летом на каникулах я узнала, что у Маши родилась девочка. Мы увиделись случайно в городе, и она пригласила меня к себе. Они уже не жили в центре. Квартиру продали, чтобы оплатить долги, а сами переехали в поселок рядом с городом. В страшную хрущевку, сильно нуждающуюся в капитальном ремонте. То что я увидела у них дома, не особо отличалось от прежних видов. Всё те же нищета, грязь, лохмотья. В неопрятных тряпках лежал грудной ребёнок. До сих пор для меня остается загадкой, как малышка выжила в тех ужасных условиях.
Я снова уехала учиться, на этот раз уже во Псков. После окончания института вернулась в Новосокольники. Очень хотела остаться в Пскове, но у меня не было псковской прописки, а без неё не брали на работу. Помыкавшись около полугода на физически тяжелых работах с грошовым заработком, скрепя сердце, с трудом перебарывая тоску по красавцу-Пскову, я поехала домой. На юг области.
Начала педагогическую деятельность в вечерней школе. Меня взяли учителем истории. Спустя какое-то время, мы с Машей вновь пересеклись, что и не удивительно. Новосокольники - маленький город.
В жизни моей бывшей одноклассницы произошли перемены: она вышла замуж и жила снова почти в центре, в пятиэтажном доме. Маша пригласила меня в гости. Обстановка в квартире была так себе. Видимо, дело не в домах, а в людях, которые в них живут. Дочка Маши к тому времени подросла и скоро должна была пойти в школу. Пообщавшись с ребёнком, я поняла, что девочка отстает в развитии. Как можно тактичнее я попыталась донести это до сведения Маши. Также предложила бесплатно позаниматься с ребёнком, чтобы подготовить его к школе.
Тогда ещё я искренне верила, что могу изменить этот мир к лучшему.:)))
В книжном магазине накупила раскрасок, карандашей, книг со стихами детских писателей и прописи для детей детсадовского возраста.
Начала с энтузиазмом заниматься с девочкой. Иногда мне казалось, что все налаживается и есть результат, но бывали времена, когда ничего не получалось. Даже плакать хотелось от бессилия.
В один "прекрасный" день Машка и говорит мне:
- Люда, ты только не обижайся, но я больше не хочу, что бы ты к нам приходила.
- Почему?! Что случилось? - изумилась я.
Дальше в разговоре Маша мне намекнула - мол, она боится, что я уведу у неё мужа.
Обида, горечь, гнев полыхнули в моем сознании.
- Поступай, как хочешь, - ответила я.
- Только имей в виду: твоей девочке светит коррекционная школа. (Так впоследстви и вышло).
Я ушла.
Есть у меня такая поганая черта: я из тех, кто очень долго терпит, но наступает момент, мысленно беру бо-ольшой тесак и обрубаю связь с человеком.
Войти после этого в мою жизнь невозможно по определению. НИКОГДА.
Но Машка все-таки умудрилась ещё раз мелькнуть на моем горизонте. Она буквально ворвалась в мою квартиру, когда я пыталась захлопнуть дверь у неё перед носом.
- Ты знаешь что случилось с Танькой Сорокиной?
- Нет, - ответила я. - А что с ней случилось?
Оказывается, дела у Таньки были, что называется - швах. Она находилась в инфекционном отделении нашей больницы. Без одежды, приборов первой необходимости, без поддержки родных. Родители Тани умерли, сестра жила в Великих Луках и не хотела общаться со своей непутёвой родственницей.
- Говорят, что у Таньки рак и туберкулёз, и она скоро умрет. Надо ей чем-то помочь. Машка все это выдала мне и ушла.
Я помнила Таню, ещё одну мою одноклассницу. Худенькая девочка с серо-синими глазами и светлыми волосами. Наши дома были напротив. Только она жила на пятом этаже благоустроенной пятиэтажки, а я в двухэтажной приземистой хрущевке с дровами и газом в баллонах.
Будучи подростками мы с Таней как-то договорились заниматься спортом. Мы решили бегать по утрам. Правда, хватило нас всего на две утренних пробежки. Но не это важно, как говорится. Я помнила Таню. На свои скромные учительские деньги купила мыло, зубную щетку, пасту, ещё что-то. Какие-то фрукты. И пошла в инфекционку. К моему изумлению меня без проблем пропустили к Тане. Видимо, она была не заразна.
Я отдала принесенные вещи, и мы разговорились.
Какое-то время Таня жила в деревне. Нигде не работала. Скорее всего выпивала.
- Эх, Люда, видела бы ты, какие мужчины ко мне приезжали, да на каких машинах.
(Я чуть было не ляпнула: где же твои мужчины на роскошных машинах, когда ты попала в беду?...)Но промолчала.
Я спросила одноклассницу, почему она так затянула с лечением. Почему своевременно не обратилась за медицинской помощью. Оказывается, она потеряла полис, а сделать новый в разгульном угаре, видно, руки не доходили.
Так поговорив, мы расстались. От мед. сестры я узнала, что у Тани нет шансов. Все очень плохо. Также я узнала, что её скоро увезут в Великие Луки.
На следующий день я собрала ещё кое-каких вещей, подкупила фруктов и пошагала в инфекционку.
Я пыталась подбодрить одноклассницу. Сказала, чтобы она не сдавалась болячке, чтобы боролась за свою жизнь. Чем ещё ей помочь и как, я не представляла.
Даже не знаю, дошло ли до Тани то, что пыталась ей сказать.
Уже перед моим уходом она вдруг выдала:
- Я не ожидала этого от тебя, что навестишь. От кого угодно, но не от тебя.
Я стиснула губы и быстрым шагом покинула здание больницы.
- Да чтоб вас всех, - мысленно ругалась я.
Всегда ко всем по-доброму, а оказывается, в глазах одноклассниц я была законченным сухарём, не способным на добрый человеческий поступок. А ведь это было неправдой.
Спустя пару - тройку месяцев я узнала, что Таня умерла в каком-то казенном учреждении Великих Лук. Её похоронили за государственный счет. Без надгробия, без имени и фамилии. На её могиле только номер.