у города нет голоса, нет век,
которые б скрывали тёмной ночью
пороки, что оставил человек -
или оставит? дальше - многоточье...
не спит он никогда, но лишь слегка
пытаясь задремать в холодном ложе -
касается остывшая рука
его морщинистой и постаревшей кожи.
как будто, распахав земную грудь,
и разведя мосты над сей Невою -
возможно что-то вспять ещё вернуть?
а волны расплескались синевою
по набережным, улочками, врозь
как паутина в уголках квартирных,
как в феврале на стёклах кистями мороз
узоры пишет ювелирно...
нет милости богам в его садах,
усаженных деревьями вдоль храмов,
и нет подобья в разных городах
ему,
и нет похожих в странах,
которые южнее - поодаль
раскинули свои нагие плечи.
он, в грудь впускавший пушечную сталь,
стоит и пусть никто не вечен,
но эти годы, что ещё придут
за ним, смывая краски с стен домов -
пускай лишь прелесть только придадут
и не оставят никаких следов,
ни надписей надгробных,
ни цветов. он не нуждается в ежеминутной ласке!
каков он есть - он есть всегда таков,
не придающий ценности огласки!
в его утробах теплятся миры,
и человеки - мелкие мурашки, -
во времена войны или чумы
укутывают жизнь его в рубашку.
он неподвижен, строг и горделив,
и лик его подобен тем полотнам,
которые когда-то сотворив
на землях бывших с отроду болотом -
стоит безмолвно на Балтийский сваях,
и чужеземцев робко пропуская,
хранит в своих чертах таинственную нить,
которая ещё не один век
к себе заманчиво уж будет всё манить
и эту страсть не сможет человек
не обуздать, не удовлетворить.