Посвящаю сестрам - Светлане и Людмиле.
(От автора с братской благодарностью за то, что вы есть)
-------------------------
Из памяти* снова достану
Свой Дальний, таёжный Восток,
Пока я живу, не устану
Пить Солнце твоё - мой исток.
(Вместо эпиграфа)
…Мне к Теплому Озеру** топать,
А солнце пылает, аж жуть,
Округлые головы сопок,
Меж ними петляет мой путь.
Высокое летнее небо,
Деревья, кусты и трава.
В кармане есть корочка хлеба,
А хлеб – он всему голова!
Пацан известково-заводский***,
Двенадцать (не полностью) лет,
Костюмчик, как надо, сиротский,
Короче, я тот еще шкет.
Рогатка из красной резины,
Мечта поселковой шпаны,
Как острый кинжал у грузина,
Венчает на пузе штаны.
Рогатка из красной резины:
Цвет зековских новых галош
(Возила в спецлагерь дрезина,
По узкоколейке в низине)
Достались и мне, я – Гаврош!
Прочел я французскую книжку
О том, как парижский мальчишка,
Бродяга и ловкий воришка,
Знакомый с нуждой и коварством
(Но лучше товарища нет!)
В Свободе и в Равенстве с Братством
Увидел свой солнечный свет.
С народом, под гул канонады,
Он вышел на баррикады.
Я плакал, хоть плакать не надо:
Не плачут, в ком честь дорога –
Погиб он на баррикаде,
От пули жестокой врага.
Свободы и равенств «богатства»
Мне были знакомы уже,
Ну, а пионерское Братство
С пиратством сплелось в кураже…
…Так вот, на подходе к продмагу,
Туда устремлен мой бросок,
(Впервые там, знайте, салаги,
Был выброшен сахар-песок)
Ко мне подбежал доходяга
Известный по кличке – «шкилет»
Такой же, как все мы, бродяга,
Все лето босой, без штиблет.
На годика два помоложе
И ростом совсем никуда,
Голодные чирьи на роже,
Что делать, такая еда.
Он цепко схватил за рубаху
К рогатке тянулась рука.
- Отдай, кучерявый, рогаху,
Гунявый***** не злится пока.
Но видя, что я не согласен
И с виду, похоже, опасен,
И вызвать во мне боясь гнев,
Сменил своей песни припев:
- Продай мне рогатку твою –
Пятнадцать копеек даю.
Мне, нет, чтоб задуматься сразу,
Учуять подвох в хитрой фразе: –
Откуда у «шнявы» у этой
В пятнадцать копеек монета?
К тому же, кликуха «Гунявый»
У нас, пацанов, на устах –
«Гунявый», «Гугнявый», «Говнявый»,
У всех вызывал только страх.
Но магия трех пятаков –
Разводка для простаков!
Подобный расклад мне не снился
Признаюсь, я слаб – соблазнился,
Пятнадцать копеек – богатство:
Не барство, конечно, не барство,
Но целых три ходки в кино!
Мечтал я об этом давно.
И дал я тогда слабину,
Свою признаю я вину.
Схватил он рогатку – и дёру
Я тут же – за «мародёром»,
Но словно на стенку наткнулся –
Упал: обо что-то споткнулся,
Вскочил, ошалев, оглянулся:
Стояли мои одногодки,
Ватага – подростков лихих
И палки в руках как винтовки –
Обидчик мой был среди них
- Рогатку отдай!- я рванулся,
И снова на палки наткнулся,
Упал, на земле растянулся.
Не то, что б я сразу же сдулся,
Но палки у них, будь здоров!
Я к этому не был готов.
- Какая рогатка, вот эта? –
Гунявый сказал, ухмыляясь, -
- Подарочек, пряник, конфекта
Спасибочки, фраер, за это,-
И сплюнул сквозь щель меж резцов.
Да так, что попал мне в лицо.
- Давайте, пометим жидёнка*****
И пусть нам расскажет злодей,
Как травят врачи кучерявые******
В Москве наших главных вождей.
И все, проявивши сноровку,
Отметились, взявши в кольцо,
Под вопли мои: «Прошмандовки!»,*******
К земле прижимая «винтовки» –
Уж лучше бы сразу свинцом.
Я дрался, как мог, я старался
Но не были силы равны
Я падал, и вновь поднимался,
В грязи извозились штаны.
Какая французская книжка:
Гюго, баррикады, Гаврош –
Я слабый еврейский мальчишка,
Как старый, заплеванный грош.
Вот ноги опять заскользили,
Замах – промахнулся, упал –
Рогатка из красной резины,
Я предал тебя и пропал…
По счастью, шла мимо бригада
С мехцеха со смены домой;
И словно бы смыло тех гадов
Большой пролетарской волной.
- Не дрейфь, и запомни навеки, -
Сказал однорукий Царьков********, -
У тех, кто плюет в человека,
Гнилая в них, мертвая кровь.
А драка? Зачем тебе драка? –
Добавил, рукав теребя, -
Когда бы война, и атака:
Там, если не ты, то – тебя…
Достав из-за пазухи ветошь
Замасленный старый комок
Навел, по возможности, ретушь,
Привел меня в чувство, как мог…
…Я сахар купил, что досталось,
И шел, озираясь, домой,
Дорога змеёй, извиваясь,
Петляя, тянулась за мной.
Ни солнце не в радость, ни сопки,
Завяла, пожухла трава,
Деревья – они лишь для топки:
Получше, похуже – дрова…
…Не знал я, наивный мальчишка,
Что каждый твой шаг за порог:
Не школа, учитель, не книжка,
По жизни – внеклассный урок.
Когда же отправишься в дальний,
Еще неизведанный путь,
Пусть даже последний, кандальный –
Ты мужество взять не забудь.
И если душой не калека,
То ныне и присно, и днесь
Твоими пребудут вовеки:
Отвага, достоинство, честь.
***
Если я и испугался тогда, то не ударов палками, не боли, которая неизбежна при этом, а того, что я разглядел в глазах сгрудившихся вокруг меня пацанов - счастливой готовности бить, бить, бить. Бить по велению одной только «жвалы» своего вожака. С какой собачьей преданностью они смотрели на «Гунявого» - этого совсем уж не лучшего представителя человечества. Взмахни он палкой, моргни он глазом…и я получил бы по полной от каждого из них.
Это воспоминание всплыло в моей памяти, когда я просматривал видео- и фотоматериалы с разгона российских митингов и демонстраций. Вот, оказывается, во что «реинкарнировались» те «палки-винтовки». Пройдя через период бейсбольных бит и клюшек для гольфа, они пришли к усовершенствованным дубинкам Росгвардии, хорошо отбалансированным, снабженным электрошокерами и, возможно, другими, еще неведомыми нам гаджетами.
Разглядывая сцены «баталий» между обычными гражданами и одетыми в «скафандры» молодыми людьми, с надписью на спине «Росгвардия», с лицами, закрытыми масками, я вдруг захотел крикнуть каждому из этих «гвардейцев», но не то слово – «прошмандовка», которое я почему-то адресовал тепло-озерским пацанам, а целую фразу, выношенную под черепной коробкой за долгую, без малого восьмидесятилетнюю жизнь:
- Мальчик, сними маску: я хочу видеть в тебе Человека!
--------------
* Описанная выше история произошла в 1952 году в одном из дальневосточных поселков, в Еврейской автономной области (ЕАО).
** Тёплое Озеро – так назывался поселок при большом цементном заводе в ЕАО. Рядом находилось озеро, действительно теплое из-за горячих ключей, бьющих со дна водоема.
*** Известковый Завод – поселок моего детства, бесхитростно названный по специализации местного заводика.
**** Гунявый – кличка юного уголовника, «выпускника» Биробиджанской исправительно-трудовой колонии, организатора местной банды, печально закончившего свою гнусную жизнь. Последний раз я видел его жалкого, потрепанного, внешне напоминавшего американский доллар. Видимо, кто-то более сильный, отрихтовал его фигуру, доведя до нужной формы.
***** Антисемитизм в ЕАО зашкаливал в пятидесятые годы прошлого века, как, впрочем, и в другие годы, и не только в ЕАО.
****** Гунявый, похоже, как и все уголовники, был доморощенным демагогом. Он знал, как «облагородить» или «оправдать» свой природный садизм. Достаточно было под любые непритязательные подлые действия подвести некую политическую базу, в частности, воспользовавшись горячим тогда «делом врачей».
******* Прошмандовки – до сих пор не могу понять, почему именно это слово вылетало из меня как оскорбление. Я даже значение его тогда не знал.
********Царьков Николай Иванович – наш сосед по улице, мастер мехцеха. Про него говорили, что он был когда-то большим начальником, героем войны, но подвергся партийной «чистке» и вынужден был скрываться в местах весьма отдаленных от Центра. Таких на Дальнем Востоке было много, как и укромных мест, куда забивались люди, как осенние листья, гонимые безжалостным ветром.