Суд. По рассказу В. Шукшина.
Первая часть.
Пимокат Валиков, в суд подал,
Там на соседей новых уж.
Гребенщиковых. Дело было,
С «поджогом» связано тогда.
(Пимокат – тот, кто делает, «катает» пимы.
Обувь из меха, или материала, из которого валенки делают)
Алла Кузьминична, соседка,
Гладкая, молодая та,
Дура. Погожим днём весенним,
Заложит грядку парника.
У баньки пимоката. Стенка ж,
Которой выходила там,
В огород к тем Гребенщиковым,
Как будто специально там.
Навоза она натаскала,
Доброй землицы… А навоз,
Чтоб хорошо прогрелся, его,
Паяльной лампой подожгла.
Который там посуше – снизу,
Сырой же, с верху навалив…
Оставила шаять, тот на ночь,
Шаял, шаял и высох весь.
А потом взял – и, загорелся…
И стена загорелась там…
В общем, банька к утру сгорела,
А с ней ещё ж там кое – что.
(Постройки, сарай дровяной, кизяки, плетень…)
Ефиму Валикову очень,
Там жалко было баньку ту.
Новенькая. Год не стояла,
Он в ней зимой пимы катал…
С Гребенщиковой, объясненье,
Там вышло бестолковое.
Кузьминична же занавески,
Навесила там на глаза.
А страхового же агента,
Та стала уверять: «Навоз –
Там загорелся сам». Твердила:
«Мол – самовозгорание!»
Агенту и Ефиму также,
Палец показывала та.
«Вы понимаете?» - твердила,
Настаивая на своём
«Самовозгорание» это,
Агента обозлит вконец.
«Подавай в суд Ефим – предложит:
За дураков считают нас».
Валиков в суд подал, конечно.
Но так как дело – кляузно,
Не одобряется в деревне,
Ефим всем палец там казал:
(И пояснял: «Оно бы по доброму, по – соседски, то,
К чему мне? Но она же шибко грамотная!. .Она же
Слова никому не даёт сказать: самовозгорание, и всё!»
Был агрономом, муж той Аллы,
В этот момент в отъезде был.
Поговорил он по приезду,
С Ефимом те, с упрёком там.
«А без суда, что - неужели ж,
Договориться не могли?
Мы заплатили бы за баню…» -
С достоинством сосед сказал.
«Сам договаривайся, с нею,
Может сумеешь убедить.
А я не смог. Мне суд нужен… Как,
Собаке пятая нога».
«Ну, не нарочно ж подожгла, та,
Навоз этот, у бани той»
«А кто говорит, что нарочно,
Только зачем дурачить нас!»
«Мол, самовозгорание…»
« Самовозгорание, правда,
Бывает вообще – то. Есть» -
Сосед задумчиво тут скажет.
Ефим же возразил ему:
«Бывает, коль годами преет,
Да в куче, что слежалый там.
У неё ж – за ночь возгорелся,
Но, не бывает так, сосед».
Сосед, Владимир же, Семёныч,
Побаивался там жены…
Устраивало его очень,
Что дело передано в суд.
И стало быть уже на деле,
Чего ещё тут говорить.
Без него всё уже решится:
«А, разбирайтесь сами там».
«И разберёмся» - Ефим вскрикнул.
И вот этот суд там настал.
Суд выехал тот из района,
По случаю другому ж там.
Там по тяжёлому моменту,
Решив, заодно пристегнуть,
И это дело, погорельцев,
Судили в сельсовете там…
Вторая часть.
Ефим на суд шёл там,
Как курва уже с котелком.
Нервничал. Вспомнил там чего – то,
Как один раз было в войну.
Демобилизованным был он,
Там инвалидом, без ноги.
Пьяный, «возил» костылём
Предсельсовета, что там был.
Митьку Трифонова, там - это,
Ордена ему предлагал,
Взамен просил же –его ногу,
За это могли ж посадить.
«Спустил на тормозах» тот Митька,
В суд не подал. Но долго ж там,
Пугал всё время, дразня будто:
«Подать, что ли, Ефим? А, а?».
«Ну. да, а я сейчас, выходит,
На суд иду, чтобы топить,
Там человека. На кой она,
Черт сдалась в общем мне.
Если б по - доброму всё было б?»
И вспоминал, как Алла та,
Когда там про всё толковала,
Взгляд от Ефима отвела.
На страхового, та, агента,
Глядела: «Мол, этот Ефим,
Всё равно не поймёт про это,
Там – самовозгорание.
В суд не надел Ефим протеза,
Медленно шёл на костылях.
Чтобы там всем заметней было,
Что у него нету ноги.
И не надел ордена также:
«Хватит того с него уже,
Что нашумел тогда он с ними,
При демобилизации.
С другой стороны, если каждый,
Будет там поджигать вот так,
Я с костылями лишь останусь,
На белом свете. Без всего.
А то, там могут ненароком,
И самого там опалить.
Как борова в соломе. Так что,
Моё дело правое. Вот».
Гребенщикова – в сельсовете,
Уже была. И гордо так,
Там на Ефима посмотрела,
Ничего ему не сказав.
Не поздоровавшись там даже,
И отвернувшись ко всему.
«Ох ты, горе моё, горюшко!
Мамзель та, загордилась там.
С нами здороваться не хочет» -
И усмехнулся тут Ефим.
Не то, чтобы был он обижен,
Желанье – «остудить» её.
Хотелось, чтоб этой «баронке»,
Так бы прямо сказали там:
«Чем же, милая, тут, гордиться,
Подожгла – а воротишь нос!»
Судья же, молодой мужчина,
Усталый. Долго там смотрел,
В бумаги. Потом на обоих,
Внимательно он посмотрел:
Третья часть.
«Рассказывайте!» - обратился,
К Ефиму и Кузьминичне.
Ефим тут сразу же подумал:
«Что надо первым начинать».
«Видите ли, в чём тут всё дело,
Вот эта вот гражданка там…»
«Вы как враги прямо – «гражданка»…
Соседи ведь» - сказал судья.
«Соседи, - поспешил Ефим тут -
Да мне весь этот суд, совсем,
Как пятая нога собаке…»
«А подаёте же зачем?»
«Так она же ни сколь не хочет,
Платить! А баня же была,
Новая. У меня деревня,
В свидетелях там вся была».
«Как всё произошло там, это?
Ала Кузьминична?» – судья.
«Я парничок тогда разбила,
Немного подогрев навоз…»
«Вы подожгли его?» – вновь спросит,
Судья. «Да, этот там навоз,
Погорел небольшое время,
Влажным навозом, мной накрыт.
Он хорошо, видно, прогрелся,
И самовозгорелся ж в ночь».
«Во» - изумился Ефим громко -
Я ж, на навозе родился!
Я – как себя помню, так помню,
Что его я ворочал там.
За всю жизнь изучил, наверно,
Навоз. Как думаете, вы?
Потом также не забывайте,
Каждый год топчем кизяки ж!
Столько его переворочал,
Этот навоз, не знаю как…»
«Товарищ Валиков – судья вновь -
Тут отрицает, что навоз,
Может всё ж самовозгореться,
В практике не было того…»
Та – «Ну и что?». Судья взглянул тут,
Уж на Кузьминичну тогда –
Кивая головой. Соседка ж,
Продолжила там речь свою:
«Нельзя ж на этом основанье,
Вообще факт сей отрицать,
Вы ж понимаете, что надо,
Считаться и с наукой всё ж.
С научными данными ж тоже» -
Алла Кузьминична, своё ж.
Судья же, головой кивал там,
И не понятно – думал, что?
«Что я верблюд, сейчас докажут» -
Затосковал уже Ефим.
Кузьминична тут продолжала,
Свою речь, защищаясь там:
«Я понимаю, что соседу,
Всё же нанесён там ущерб,
Материальный. Объективно ж,
Я тут совсем и ни при чём.
С таким же там тогда успехом,
Могла ударить и гроза,
Поджечь баню. Вина моя, что -
Парник у бани развела.
Баня ж одной стеной выходит,
Уже на наш там огород,
Поэтому, тут криминала,
Нет никакого» - скажет та.
«Да, подготовилась неплохо.
Одеть хотел же ордена… -
Ефим подумал. Алла, тут же:
Заканчивала свою речь:
«Я выражаю сожаленье,
Товарищу Валикову.
Это всё, что я могу сделать» –
Вот так заявит та судье.
Тут закурил судья, и видно,
Что с удовольствием уже,
Он затянулся. Сказав просто,
Без выражения совсем:
«Надо платить – тут все услышат -
Алла Кузьминична». И та:
«А почему?» - в крик, растерявшись.
«Что?» Та ж вновь: «Почему платить?»
«Что, неужели, всё ж начнёте,
Судиться? – ту, судья спросил -
Алла Кузьминична, ну, стыдно ж…» -
Та покраснела всё же тут.
Она к судье тут обратилась:
«И Вы, что, отрицаете,
Что было самовозгоранье?»
Судья ж уверенно сказал:
«Какое к дьяволу – тот резко,
Там самовозгорание!
Поджёг, ясно, обыкновенный,
Пусть неумышленный. Поджёг.
Вам в ять минут это докажут,
И будет… ведь неловко вам.
По - человечески с соседом,
Договоритесь…» - им, судья.
Сколько примерно баня стоит?»
Валикова спросил судья.
Ефим тут тоже растерялся,
И второпях снизил цену.
От благодарности, там видно.
«Да она, банешка – то, та,
Хоть новой и назвал её, я,
С бору по сосенке ж собрал…»
«Ну сколько?» - судья переспросит.
«Рублей двести, - мямлил Ефим –
Двести пятьдесят так…» - оценит.
Чуть – чуть подумавши, сказал:
«Да мне только привести б лесу,
Я сам срублю! Машины ж есть,
У их в совхозе, спросить можно ж,
Директора. Откажут што ль?»
«Так ведь ещё ж что – то сгорело?» -
Добавил снова тут судья.
«Кизяки, сараюха… Тот там,
Я из отходов сделаю.
«Двести пятьдесят рублей, - судья,
Тут подытоживши, сказал -
Алла Кузьминична, совет мой:
Вы заплатите по добру».
«И не позорьтесь» - он закончил.
Алла Кузьминична ж – молчит.
Ни на судью, ни на Ефима,
Та не смотрела там уже.
«Не могу ж выложить тут сразу,
Вам эту сумму!..» – бросит та.
«Ах ты, несусветная гордость!» -
Ефим её тут пожалел.
И кинулся уже с подсказкой:
«Да мне их зачем, деньги – то?
Вы привезите мне на баню,
Машины две, лесу того.
Ну и заплатите мне, будто,
Я нанял там, рубить кого…
Рублей шестьдесят берут они ж,
Ну и кормёжка – двадцать, там.
Восемьдесят «рэ» всего будет,
А там сколько уж с вас возьмут,
За эти уже две машины,
То, не касается меня.
А оно так и выйдет – даром:
Молодые специалисты ж,
Вы. И вам эти две машины,
С радостью выпишут уже.
И по цене уже казённой,
Это мне бы… там обошлось…»
«Согласны?» - Судья спросил Аллу,
«Я с мужем посоветуюсь».
Резко сказала, то, соседка.
«Ну, тот парень – то ж не ты,
Артачиться там зря не станет» -
С суда весёлым шёл Ефим.
Четвёртая часть.
Ему уже очень хотелось,
Кому – ни будь всё рассказать:
«Как суд прошёл. Какой хороший,
Попался всё же им судья.
Как рассудил он всё там дельно,
И какой, между прочим, сам,
Ефим - пальца в рот не клади», там.
Едва до дома дотерпел.
Жена Ефима, Марья, сразу ж,
По виду мужа – поняла:
Что хорошо всё обошлось там,
Раз он такой весёлый был.
Ефим смело бутылку вынул,
Тут из кармана. И начал,
Рассказывать: «Да, всё в порядке!
Ох же, попался ж нам судья!..
От башка! Сразу же соседке,
Хвост прищемил. Как говорит,
Не стыдно вам! Какое же,
Там, самовозгорание?»
«Подожгла, значит платить надо!» -
Пафосно заявил Ефим.
«Гляди ко!» - жена тут же вставит.
Ефим же разошёлся тут:
«Што ты! Он ей такого чёрта.
Там выдал. Что не знала та,
Куда глаза девать. Видите ль:
Человек на одной ноге…»
Ефим пьянел всегда там скоро,
И не закусывал совсем…
«Да он, говорит, возьмёт счас же,
Напишет куда надо там:
Тебе зальют сала ж под кожу,
У него, грит, нога - то где?
Под Москвой та, вон где, а ты с ним,
Судиться вздумала ж. Позор…
Да он там только слова скажет,
И ты станешь худой совсем…»
Марья уже тут понимала:
«Здорово привирает муж».
«Но, в общем - то, ведь присудили ж,
Платить за баню? – думала -
Ведь присудили. Есть же люди,
Господи, справедливые»
«Он - фронтовик. По глазам видно.
Эх ты, говорит Алке, тот,
Учёная… Не совестно ли…
Против кого пошла…Он грит…»
«Хватит лакать, то – заворчала,
Жена – Обрадовался, что ль,
Ты б не лакал счас, к судье шёл бы,
С килограмм сальца б снёс ему.
Приедет домой мужик этот,
Покормит ребятишек там,
Салом то деревенским, Знамо,
Не видят сала то того.
Да где?! Магазинное разве,
Сравнишь с нашим! Иди возьми,
Выбери с мяском. Отнеси - ка,
Спасибо не забудь сказать.
А то, укостылял, и видно,
Небось спасибо не сказал.
Мужик то, вон какое дело,
Сделал для нас. Иди снеси»
Бабьему уму подивился,
Ефим: «Правда, по – свински всё,
Вышло. Мужик то там старался,
А я, как этот…» - Ефим, тут.
«Конечно, пить со мной не станет,
Человек на виду, нельзя…»
«Отнеси сальца – то» - толкала,
Жена Ефима. «Отнесу!»
«Я для такого человека,
Не пожалею ничего!
А может, денег дать немного?» -
Ефим уж разошёлся впрямь.
«Деньги он не возьмёт. За деньги,
Ему там выговор дадут.
А сальца взял, ну взял, и только,
Гостинец ребятишкам, ведь».
Ефим слазил за салом в погреб,
Отхватил добрый сала кус.
С мяском выбрал, да по ядрёней.
Запашистое отобрал.
Рад был он жениной догадке.
«До чего ж дошлые они,
Все, окаянные!» - так думал,
Ефим уже про баб там всех.
В чистую тряпочку, то сало,
С женою дома завернут.
И в сельсовет покостыляет,
Опять Ефим, с доброй душой.
Шёл, радуясь всему там очень,
Что теперь этот там судья,
Тоже останется довольный,
А про себя стал рассуждать:
«Отчего много дерьма в жизни:
Сделал один другому там,
Доброе дело. А тот сразу ж,
Оглобли свои завернул.
И поминай его, как звали,
А нет, и самому там чтоб,
За добро отплатить там как – то,
Пусть даже сальцем там каким».
Осознавать было приятно,
Ефиму, что придёт сейчас,
Перед судьёй такой явится,
Вежлив, сообразительный…
На холодке чуть поостыл он.
И протрезвился. Он трезвел,
Так же, как и пьянел там – скоро,
И опять думал про себя:
«Люди, люди… Умные люди,
А жить –то не умеете…»
Судья был ещё ж в сельсовете.
И собирался уезжать.
Пятая часть.
«Товарищ судья, на минутку, -
Позвал Ефим его, входя -
Пройдёмте – ка в кабинет… – скажет:
Сюда, тут никого. Домой?»
Судья посмотрел тут устало.
(Отчего те так устают?
Неужто судить так там трудно?)
«Ребятишки – то есть у вас?»
«Где?» - «Дома –то?» - «У меня, что ли? -
Ну, есть. А что?» - спросил судья.
«Нате - ка вот, им отвезите,
То, наше деревенское…
С мяском выбирал. Городские,
Все с мясом любят. Нам же тут,
Всем на физической работе,
Посытней сала подавай».
«А вам чего?..» Свою тряпицу,
Распутывал тут же Ефим,
Никак не мог её ж распутать,
Оглядывался, торопясь…
«Вам повкусней надо… Эх, надо ж,
Так замотать!» – ворчал Ефим.
«А что это вы? – судья спросит,
«Сальца детишкам отвези…»
Судья невольно оглянулся,
Тоже на эту дверь уже.
Уставившись там на Ефима…
«Что? Ребятишкам, мол оно…»
«Не надо» - судья сказал тихо.
«Да нет, я не насчёт суда,
Дело – то прошлое теперь то,
Детишкам то можно свести…
А что? Это же ведь не деньги,
Деньги я бы…» - но не успел,
Ефим сказать. Тот: «Да не надо! -
В крик: «Вон отсюда!». Вышел сам.
И крепко хлопнул этой дверью…
Ефим остался там стоять,
На костыли там наклонившись,
С салом и тряпкой той в руках.
И вот теперь уже он понял,
До боли уж под ложечкой:
«Не надо было ж с этим салом…» -
Стоял, смотря на сало то.
Стоял он, и не знал, что делать…
Заглянул в кабинет судья:
«Сюда идут…Уходи быстро!
Заверни ж сало. Побыстрей!»
Только на улице Ефим тот,
Сообразил, что - ему тут,
Делать: «Пойду скорее к Маньке,
Скатаю шлык. Зараза, та».
(Скатать шлык – отодрать за волосы, вбить их голове шапкой (Автор)).