1
Петропавловка. Ветер. Смеркается.
И Нева холодней мертвеца.
Тени рождённой карлица,
прочь от лица!
По салонам
разъезжается публика «белая».
Ей присущи вино и табак.
Дети концертов Генделя,
ГОСТ, ОТК,
моно.
Почернела оправа гранитная.
Выдыхается город – пора.
Душно ему под плитами,
пот, кабала…
И кораблик
всю громадину Адмиралтейскую
на браздах ватерлиний несёт
айсбергом. Ноль по Цельсию.
Утки, на взлёт!
График.
Поредели на Ваське прохожие,
Петроградская сразу тесней…
Город с гусиной кожею
жмётся ко мне
где-то сбоку.
Ухожу, возвращаюсь незваная.
Переулков глухой лабиринт…
Есть в этом что-то важное:
класть на гранит
щёку.
Расщепляться на оба сознания:
ты – сам город, он – каменный ты,
ниши сырые заняли
без суеты.
Но внезапно
ощутишь дуновение Балтики
и воспрянешь навстречу ветрам.
Принцип моей дидактики.
Слышите там?
Ладно.
2
Иногда чуть заметно доносятся
смеси запахов, лиц, голосов…
Римская переносица –
признак ловцов
на посулы.
Закрываюсь руками – достаточно!
Одного только слышать хочу.
Опыт – багаж порядочный.
Вжать по хрящу
в скулы.
Замолчал, и ни звука, ни призвука.
Ни привязанностей, ни обид.
Тени ложатся присного
вглубь пирамид.
Одинокий
лист срывается, падает медленно
в беспросветный, сырой пантеон.
Фунты кленовых стерлингов,
вечер, неон –
опий.
Славословят здесь что-то излишнее
для кого-то. Сейчас все равно.
Вечно я вкупе с рыжими.
Всем – по одной!
Запишись мне.
Так молчи ради Бога расставшихся!
Безоглядно томи и жалей.
Слышишь ли? Нет – мне кажется.
Нет, свет моей
жизни.
Оттого ли мрачней и обыденней
навалился прощания гнёт?
Смертью приходим к Истине,
если прижмёт.
И безвестно
пропадают надежды бесхозные
на поправку, на честь как фетиш.
Время стабильно позднее.
Сильно молчишь.
Честно.
3
Рождество подле кривенькой ёлочки.
Веселятся, и тянет всплакнуть.
Плачь, человек с иголочку,
прячась во тьму
километров.
Разливайте! Я буду шампанское.
Разбиваю словесности грань.
Жизнь положу. Да здравствую!
Жадность – тиран
смердов.
– Потеплее оденься, простудишься!
Позвонить мне в обед не забудь!
Плоть целовать безудержно –
женщины труд.
Сдвину горы,
своего от себя не помилую.
Сохранения само-инстинкт.
Знаю, что нелюбимая.
Вслед мне свистит
город…
4
Сгинь, кручина! Пошла, забубённая!
Святый Господи, мало мне мест.
Дайте мне Русь с избёнками
в новый замес!
На покосе
заросло поле свежей отавою,
припорошил, наверное, снег…
В глину хочу, в ту самую!
В след от телег
в осень.
Помнишь, в майке по дому разгуливал,
раскрасневшись от жара печей?
Восемь. Сосед за куревом
с парой лещей
прокопченных.
Разговором на кухне зацепимся
за житуху свою не на час.
Лампа в окно прицелится:
жёлтая – в глаз
чёрный.
Становлюсь от себя независимой.
Разошлась, как рубаха по шву.
Явь. По-другому – видимость.
Так я живу.
Постепенно
создаются полярные сумерки
из ночей, промежутков и дней.
Циферки, загогулинки…
Сумерки мне –
стены.
Сонный город в утробе шевелится,
посвященный в друзья к тишине.
Год отличим от месяца
в детской игре
календарной.
Ждут чего-то всем скопом народности,
и никто никуда не идет.
Ты – мой барьер у пропасти,
смысл «до», смысл «от»
тайный.
Здравствуй, час полноты мироздания!
– Здравствуй, радость! – кричу на бегу.
Легкость глазам нежданная,
слезы – к белку.
Если больше –
не вместить, не поверить мгновению.
За пределами чувства – за грань.
Губы твои навеяли…
На пол стакан
брошен.
8–11.11.2012
«45 параллель», Осенний мейнстрим, № 8 (284) 11 марта 2014 г.
«Раскрыть стихотворение и взять», изд. «Стеклограф», Москва 2020, стр. 288