Я склонился над морем,
И возвестил: «О рыбки,
Вот то, что ищу я и жажду познать».
Поднялись ко мне золотые рыбки
Из пучин морских, что седы и зыбки,
Чтоб ответить на мой вопрос,
И был ответ этих рыбок:
«Мы не можем ответить,
Ибо...»,
Но их заглушило море
И я отодвинул море,
И посмотрел им в глаза,
И снова чётко сказал:
«Жить или повиноваться?»
«Жить или повиноваться?»
Вопрошал я рыбок раз двадцать,
Повторял я снова и снова,
Но на острый вопрос ни слова
Не ответили вредные рыбки!
Взял я новый блестящий котёл
И на море войною пошёл,
Стал учить его повиноваться.
Сердце стучало тук-тук,
Покамест я со всех рук
Наказывал море насосом,
Оставшись с проклятым вопросом.
Вышел демон из синей зыби
И сказал мне: «Все рыбки сгинули».
Замахал я, затопал на демона:
«Что же водная братия делала?
Что же не сберегла их от мора?
Убирайся в пучину моря!»
Шалтай-Болтай на последних двух строчках возвысил голос до крика:
И Алиса – мороз пробежал по коже – подумала: «Как это дико!
Не хотела бы я быть вестницей!»
Кого нет на свете, тот невесть,
А кто повинуется, тот не страдает.
Вот, что нам стоит познать.
Вселенское повиновение
Дышит, не зная горя.
А жизнь дрожит, словно море,
В которое бросили невод.
За тобой следят нощно и денно
До конечного измождения,
Никогда не дадут покоя.
Все морские рыбки погибли,
Потому что выбрали быть,
К неизведанной цели плыть.
Что ты знаешь о повиновении?
Только Господь живёт,
Прочим писано повиноваться,
И в повиновении горе.
Горе тем, кто ни мёртв, ни жив.
Почему же, скажи? Как ожить?
Но покорные ведь живут,
И не скажешь, будто бы невесть.
Они есть, только их не бывает.
Почему же, скажи? Как ожить?
Почему же? Сломаем ворота
Меж покорностью и бытием!
Только Сущий Себя мыслит Сущим,
Чтоб рассеяться над водоводом,
Повинуясь потокам ревущим...
И познать то, что знают рыбки.
Шалтай-Болтай замолчал надолго.
«И всё?» – осторожно спросила Алиса.