И разошлись, как в море корабли,
предав забвенью всё, чем жили раньше.
И я уже была почти вдали, как ты мне бросил резкое: "Тиранша!"
Манила степь убраться налегке,
лоскутно васильками голубея.
Но развернулась вдруг на каблуке
и быстро-быстро подошла к тебе я.
В твои глаза, летучие, как йод,
большие, как колонки кинозала,
в твои глаза, тягучие, как мёд,
смотрела и осой в них увязала.
Твои глаза, наглючие, как ложь,
как поп-звезда, как цыган на базаре.
"Нет, врёшь,- встряхнулась, - больше не возьмёшь,
затмив весь мир кошачьими глазами!"
Но заиграла нежность в уголке
ухмылочки твоей, как у пираний,
и закипела каша в котелке
души моей безудержно тираньей.
Я стала вся прозрачна на просвет,
перед сатрапом не склонивши выю:
я не тиранша.
Не тиранша.
Нет.
Но щас тебе устрою тиранию.
Вонзилась остро в губы, как игла,
в пыль уронила сумочку соболью,
и никуда, конечно, не ушла,
и до утра тиранила собою.