Слышу голос я, голос времен,
Без поддержки его я бессилен.
Кто я? Ферзь, без цветов и знамен,
Или конь, что проносится ветром.
Ни знамен, ни изменений. Кругом, сплошные тайны, познать которые мы не вправе. Есть лишь картины, любоваться на которых можно без опаски, но вмешиваться не принято. Ни в коем случае, потому как нет у этого обозрения ни автора, ни хозяина. Есть единственное, что отделяет нас друг промеж друга. Обязательства. Известно мне, что есть те, кто не дает источникам света померкнуть, есть те, кто не просто поддерживает сияние в тоне неизменном, но и те, кто усиливает его многократно. И наконец, есть хранители тайн. Те, кто знают, отчего все зародилось. И предвидят: куда, к чему все стремится. Думаю, это не сложно угадать. Они же единственные, кто напрямую после хранителей трона, может видеться с нашим повелителем. Отец мой один из них. Но, он не единственный в своем роде. И, это пожалуй, основное отличие от миров существующих в моем сознании после. Все правители однозначны и равны, один заменяет другого, и без него не может возникнуть полной картины. Но, кто другие. Мне пока не ясно. Знаю лишь, что мой отец, есть Бездна. И представляет из себя сосредоточие Хаоса. И вся его структура первозданная есть его суть. Мы видимся с ним крайне редко. И, единственный он из правителей, кого вижу я. Потому как тот отрезок мира который вижу пред своими очами есть Бездна Неизреченная. И повелителя нашего зовут не иначе же.
В ту ночь, был холодный туман. И роса выпала густой сеткой на деревьях в тайном саду. Всадник, что недавно спешился у реки, притаился у самого подножия родника с прозрачной и чистой, беспокойной водой.
Серебрился хлад вод северных, и искрилось небо под волнами. Было, как уже говорил, крайне морозно, что не бывает нормой даже для такого места как это. Как всегда, воздух был пропитан свежестью и дыхание замерзало при возникновении. Два древа, сплелись корнями, толстыми как дуговый прут. Два корневища переплелись образуя полумесяц, половина на половина, черно-белого цвета. В самом центре сплетения, был образован кристалл из древней Квармы, небесного черного огня, что отражает свет внутри себя, не давая распуститься бутонам. Древо могущественное, жесткие соцветия и листва, напоминают о том, что срезавший хоть один его сильно пожалеет, сломавши и лезвие клинка, и несомненно, повредивши и свой покров. Древо познаний, требует возврата долгов. И если ты берешь не силу его, то в силах отдать ему всего себя в услужение. И даже маленькая капля крови, пролитая на этой земле, взывает приносящих ее, к нерушимым обязательствам. Страждущий, помни, всяк кто потребует силы немедленной, знаний истинных, основ нерушимых, завещает Истоку не только всю свою жизнь, но всю суть себя, все что имеет. В жизни каждого таких обязательств масса. Но это, священно. Имея его, освобожден будешь от множества иножды противоположных и неотлучных мнений.
Думаете, впервые он гулял по этому месту? Ему сюда было ходить строго запрещено, как и многим, не принадлежавшим земле. Это была если так выразиться, запретная Земля. С тверди морей, вниз шел спуск. И спускаясь к самому источнику вечной жизни, к её колыбели, Небо сливалось здесь с Землей. А путь в нижнее царство был закрыт для тех, кто принадлежал Небу. И мало кто мог рассказать о нижних мирах. Что то, предначертано было. Что-то, обязано было случиться. И в бесконечном поиске себя, он спускался в самые недра, скрываясь подальше от взоров, словно страх ведая, предчувствуя слежку. Что за чувство поселилось в душе? Что может родиться внутри, если чувствуешь страх слежки, или, вторжения в нечто личностное, и не весомое. Страх, чувство абстрактное. Оно много о чем говорит. Но тот страх испытывал он, который знаком мне до боли. Испытываешь его, когда знаешь о чем то запретном, и внутренне очень зависишь от этого знания. Для тех, кто не посвящен в детали, это подобно абсурду. Это, то, что вызывает у них прилив дикого смеха, и кажется им, что помысливший нечто, или даже высказавшийся вслух, неполноценен, смешон, и в общем то, дурачок. Который верит в детские сказки. Все в такие моменты в душе воспламеняется. И гнев, безучастный к происходящему, просто гнев. Что высмеяли те, кто мог бы и проникнуться. Или хотя бы промолчать. В то же время, сожаление, что никто не может понять простейших истин. И в конце, страх. Что знание в конечном счету, пожрет самого себя. Потому как вся его сила, вся экзальтация проципеи, ударит по своему же сердцу, заберет без остатка. И пожрет саму суть, а после не будет ничего. Ты и будешь истиной. Ты уничтожишь их всех, и будешь смеяться. Дико, как сам Дьявол. Но тебе уже будет все равно, ведь остановиться будет невозможно.
Так вот, страх, оттого, что мало кто может понять какое место любопытство занимает в его душе, его занимал. И отнимал львиную долю всего времени, отложенного творцом. Тем временем, как многие творили нечто новое, другие восхваляли творение и жили как им было уготовано. Он ждал, и сражался с множественными сомнениями и самыми утаенными страхами которых не должно было существовать ни у кого. И даже это не мог он удержать в своем личностном обозрении, что как рывок проносилось вслед. Могут ли быть друзья у того, кто окутан тайнами? И даже тайной является тот факт, куда он может зайти, и насколько еще хватит сил.