Как Пимен в монашеской келье,
с бумагой один на один,
я русской словесности зелье,
как горькую чашу, испил.
И, кажется, небо диктует,
вручило мне в руку стило,
но мысли пронзают навылет,
ухватишь, так, знай, повезло.
А чуть зазевался, умчатся,
курьерский догонит едва ль,
и мне не хватает нахальства,
выдумывая что-то, писать.
Пишу, что нашепчут мне боги,
что душу мою обожгло,
а бросишь порой на полдороге,
и будто бы всё умерло.