Тревожный звон, мерло, бокал; октябрь, небо льда и стали. Мои увядшие шелка опали мертвыми холстами. Шуршащий веер праздной лжи, и горечь слов, и жар болезни, и легкий шарм, и броский шик легли на струны острых лезвий. Сопрано, виво, громкий гимн живой, метущейся натуры – и ни абриса, ни строки на хрупких крыльях партитуры. Запрет, забвение… звучит далекой боли тихий лепет.
Осколки. Бледный воск свечи.
Ночной пожар.
Бумажный лебедь.