моет печь и посуду
просматривает гардероб
перебирает бельё
изучает домашние
кулинарные книги.
дать ей зерно
переберёт каждое
до одного.
дать рыбу
костей не останется,
только те
что сами превратятся
в слюну,
потому что рыба мягкая
местная
такой нигде больше не бывает,
да и тут уже почти
всю истребили.
женское
оно же жёсткое
оно же желейное
оно же пластилиновое
песочное
и пуховое
и ещё как патока
как сгущённое молоко
и фруктовая карамель
смешивается друг с другом
и превращается в прелестное
отражение времени,
места,
даты рождения и смерти,
настоящей и будущей
новой формы,
нового вкуса
нового запаха
и тактильного ощущения.
красота остаётся понятием,
манящим обманчивым
тягучим болотом
глаз,
ногтей и нескольких
сухих белых заедов.
красота становится
последней песочной крупинкой
запавшей
в пластмассовую щель
старых советских часов
из физиопроцедурного
кабинета местной поликлиники.
нежность способности сломаться,
превратиться в хрустящую веточку,
в хрупкий цветок
с оттопыренным эвром лепестком,
держащемся на слюне
или капельке пота.
в лист бумаги.
[на котором снова будут
даты, места
и ошибка в имени
ставшая самим именем.]
моет пол,
сантехнику и мебель,
снимает гардины
и замачивает их в тазу,
перетирает фрукты
и утрамбовывает их
в кипячёные банки,
собирает вещи
в пакеты,
колбы с кремами
в косметички и сумки.
зашивает старые
никем не пользованные
себе же купленные
полотенца
белыми нитками,
чтобы не разошлись при стирке.