Осень — раковина, сток. На зубах скрипит песок. Что сказать ещё, не знаю. Да не слишком и желаю. Через сток морской, речной много не сольётся, но всё, что есть, времён речушка в зубчатое хлынет ушко. И, не ведая, кто я, тихо взвою: нафига.
Пульс мотивации — в ниточку, в ниточку. Слышу овации мертвеньких листиков. Смерть рукоплещет нам. Что ты накаркала из вентиляции, осень поганая?
Дом сто
восемь
по Московскому шоссе.
Дёрганый шлагбаум.
Как будто мой. Он поднимается порывисто и сам.
Чайник кипящий
с носиком тоненьким,
что ты с афиши кипишь?
К нам приезжает певец Кипятковский.
Я и киплю. Кип-киплю.
Rise and shine Pukhto planet thy glory's by your own inharited your home is ruled by the premier Pukhtin
голубиные толпы людей также редкие стайки людские поневротичнее и порезвей группа мячиков серых, мячей на московской.
смурной площади невского пешеходный винил дождь-не дождь правда, вескости/ резкости нет прозрачен, уныл вид как если бы
интеллект не церемонится, допустима чувством этика
и заигрывание с новым — незаконченность, утечка, тень
брешь, неудовлетворённость, среди бела дня парение
(вэйп ментальный), спад, рассеянность.
Пахнет носками американо, американо пахнет носками.
Был и припев, но я не успел.
Был бы припев, да я не успел.
Я вовремя, а значит, опоздал, поскольку мне на будущее назначено. Людской обыкновенный глаз-на-глаз повинен в оном. Направляюсь в Гатчину. А может быть, я дважды опоздал, поскольку трансцендирую реальное. И давит отвратительный аврал, и что-то дикое, многокабальное. А я спокоен. Я спокоен, как
штабеля арматурной берёзы по кад
в районе вечера одиннадцати.