Сон в зимнюю ночь

               

                Ж. Ш.

                1

Мы ехали уверенно в Бейрут.
Не помню с кем, да это и не важно.
Мелькали люди, мысли — там и тут.
Был воздух тих и становилось страшно

Не от того, что еду в никуда -
Туда, где я совсем, совсем не нужен -
Но от того, хоть это не беда,
Что я никем не называюсь мужем.

Была жара и это все вокруг
Густело как кисель в кипящей чашке,
Я еле шевелил тенями рук,
Сосед мой щелкал горькие фисташки,

Водитель был весь нем и отрешен.
Горело солнце, и земля горела.
Я весь был вжат в себя и так смешон,
Но мысль моя противиться не смела.

И вдруг мы влились где-то в поворот -
И стало всё вокруг намного хуже:
Я понял, что живу наоборот,
Я понял, как тоскую я по стуже,

По снегу в волосах и по Тебе,
По этой школе нелюбимой с детства,
По горьким жёлтым листьям в сентябре,
Что нету от любви смертельной средства.

Мне стало тошно, - сон пошел ко дну, -
Я это понял, понял, но не сразу,
Я онемел и бросился к окну,
Прорвался сквозь него как через стражу.


И вот свобода (счастье) — вот она!
Очнулся. Ничего не понимаю.
Машина укатила. Из окна
Мне кто-то что-то крикнул, я не знаю.

Не важно. Как здесь тяжело дышать!
Глаза болят, но к свету привыкаю.
Я в городе своём. Своём? Опять?
Реальность или сон — не понимаю.


                2

Там справа театр, под ногами здесь
От боли в сердце плавится брусчатка
На Красной площади. Да, Господи, я здесь
Когда-то был. Становиться так сладко.

Там прямо — улица, аллея, что ведёт
Куда-то вниз во тьму воспоминаний,
Там дальше, дальше влево поворот
На Щорса — где предел моих мечтаний.

Я адрес помню, и была зима.
Окно, не помню точно, там какое.
В окне был свет, Ты там была одна.
Как мне туда хотелось, я не скрою.

Тот дом горел во мне. Мир был жесток.
Светилось изнутри вулкана пламя.
Но всё, что я позволить себе мог -
Прильнуть издалека к оконной раме

Пьянящим взглядом пьяного жреца.
Себя себе же в жертву приносящем
Во имя Бога, что нам жжёт сердца
Для будущего, но лишь в настоящем.

Мой сон густел, и я рванулся вниз
Закрыв глаза, бездумно веря в чудо.
Я думал, что успею. Мой каприз
Меня заполонил, но сон повсюду

На много был сильней моей тоски,
Сопротивлялся, страшно рассердился,
Всё разорвал, сдавил мои виски -
И я в каком-то доме очутился.


                3

Там слева был лесок; внизу ручей
Я чувствовал сознаньем, но не видел.
Дом двухэтажный был: ни твой, ничей.
Я, кажется, кого-то там обидел.

Мне кто-то говорил, что я не прав
С лицом знакомым сердцу, но не глазу.
Там был пьянящий запах диких трав,
Но в этом доме не был я ни разу.

И мне казалось — не был и сейчас,
Но сон в обратном убеждал мой разум.
Он слишком часто за нос водит нас,
В итоге мы сдаёмся, но не сразу.

Но я — поддался. Чувствуя, что в нём
Находится какая-то разгадка.
Я обессилел полностью, во всём,
Всё потекло, смешалось, стало гадко.

И тут пронзило болью изнутри
И потянуло бешено вглубь дома
Магнитной бурей, смерчем: «Говори,
О Шахразада, это мне знакомо!»

Я повернулся и метнулся вглубь
(Но это громко сказано: метнулся),
Сон был густой как мёд, как клей, как жуть,
Я спотыкался, чуть не захлебнулся,




Но вырвался. Огромный коридор.
Там свет в конце. Там стол вином украшен.
Там громкий и весёлый разговор.
Там голос каждый мне знаком и важен.

Но я не различаю ничего.
Лишь только смех упрямый и любимый.
Я знаю, я сейчас найду его,
Не сможет мною сон швырнуться мимо.

И я иду — я знаю, для чего.
Хоть понимаю, что не нужен рядом.
Я лишний там, и мира волшебство
Меня не наградит желанным взглядом.


                4

Ты там сидела в шерстяных носках.
Так по-домашнему, в чужой мужской рубашке.
Меня обуревал безумный страх,
Но я не требовал здесь для себя поблажки.

Я рядом сел и комната кругом
В каком-то странном танце повернулась.
Я был немым бессмысленным комком,
Но Ты в мой сон нечаянно проснулась...

Заметила меня и не смогла
(Для всех других я был тогда не видим)
Сопротивляться радости. Она
Меня пронзила. Улыбнулся. Видим!

Тобою. Здесь. И радости моей,
Ты не поймешь, - но не было предела.
Как много, много, много страшных дней
К теплу сему стремились дух и тело...

И обмороком пахла твоя грудь
В рубашке клетчатой, как дикий мёд из улья.
Моё сознанье, ты не позабудь,
Как закружилось всё: все люди, стулья,
Как ощутил я душную тоску
По пониманью и телесной ласке.
Осознавал, что это всё в бреду.
Осознавал, что я вне этой сказки.

Что никогда не сбудется она,
Пожалуй, даже, если Ты захочешь.
Всей этой жизни чуждая страна
Меня убьёт однажды тёмной ночью.

Я отошел к окну. В окне апрель
Такой же, как и я — никем не понят.
Окно, по сути дела, тоже дверь,
Но только та, в которую не гонят.

Я тоже, впрочем, выйти не спешил.
Меня ещё держал мой ангел сзади.
Он, как и я был мрачен и бескрыл,
И так же отрешен. Но, Бога ради,

Зачем вся эта комната вокруг?
Плач ливня за стеклом? Весёлый говор?
Как страшно жить, не зная Твоих рук.
Зачем так сон играет мной сурово?


                5

Я взгляд скосил налево — там в окне
Я увидал любовную записку.
Да, от Тебя записка. Была мне.
Но я прочесть не мог, хоть было близко.

Приклеена с той стороны стекла -
Лист круглый, цвета нежно-голубого.
И в каждой букве чудится — Она!
Но я не в силах был составить слово.

Я зренье напрягал. Сгущался сон.
Всё медленней и тяжелей тянулось время.
Вдруг покачнулся, надломился он
И молнией ударил прямо в темя -

И я не мог уж сдерживать грозы...
Всю сущность обречённостью прошило.
Внутри меня погасло две звезды.
Я поглядел в окно — записку смыло.

Я было бросился за ней в апрельский смех,
Но тут же в страхе резко обернулся -
Исчезла Ты невидимо для всех,
Я горько зарыдал... и вдруг проснулся.



24-29 января 2014