Экспромт. Николаю Ходалову.
(понятен только по прочтении)
Стоял день позднего октября. День, какие мне только и нравятся в нём. Было непривычно тепло и дул мощный и веселый ветер. Он напоминал о лете и уже звал за собой зиму. Был день предстояния. Но какого-то бодрого, за которым не стоит обрывание жизни, а есть только её продолжение. Громады туч рвались по небосклону, время от времени открывая жгучий жёлтый глаз солнца. На вешалах в огороде отчаянно трепалось на ветрах октября постельное бельё, с малинника снарядами срывались бледные листы и громко шлёпали по теплице, засыпали мостки, отсыревшие, пластилиновые, вздыбленные грядки.
Не было во весь день не видно ни одной птицы, кроме извечных сорок, которым я почему-то был безумно рад в этот день «осеннего распада». «Какая же всё-таки это красивая, экзотическая птица!» – думал я, наблюдая осторожно из окошка, как сорока сидит на черепице веранды, глубоко заглядывая под застрех в надежде найти там задремавшего паучка или оцепеневшее ещё какое насекомое. Она подскакивала боком и кланялась и кланялась, а последний ветер тепла задирал ей хвост, пушил перо, и тогда под ним проглядывали ещё два белых родимых пятнышка, которых я раньше не замечал.
Я с какой-то мальчишеской радостью надраил в бане бачок с водой, очистил его от накипи, натаскал воды и с минуту смотрел, удовлетворённый, какая в нём прозрачная глубина и чистые пупырышки воды на металлических щербинках. На мостках я повернулся к югу и солнцу и с наслаждением принял на себя шлепки рвущегося в мою сторону малинника и накаты соскучившейся по людям звезды. Дома я вынул из ведра три бледно-зелёных листа и шутливо взбодрил ими пуговичку носа моего пекинеса. Странно он на меня посмотрел…
К ночи уже, утомлённый и взволнованный одновременно работой по поэзии Рубцова, я вышел во двор. Мостки были припорошены мокрым снегом, и он начал пристывать к ним, похрустывать под ногой. Свет фонарей весело раскачивал бесконечные и неустанные струны снегопада. Я бодро шёл навстречу режущему лицо ветру и снегу и вспомнил, что Николаю Ходалову, мужественно борющемуся уже семь лет со своим недугом, сегодня 62 года, и что этот хороший человек – мой ровесник, и что он нуждается в нашем добром слове, и что ему нужно пожать непременно руку, и что он так же непременно улыбнётся, прочитав эти строчки, и что – дай Бог ему здоровья!