А ты знаешь, я буду, как все:
выбирать интересное и пошлое на первой и последней полосе,
сяду на мель, не замечу твердь,
буду в постели любить всем, чем могу уметь,
буду обеды с тарелок сметать
и вечные послевоенные драгоценные крошки на столе замечать.
Я в глаза разучусь смотреть маме,
и не стану надеяться, что мы сможем сами
протянуть руки навстречу неслучайному лицу,
предложить отношения или дружбу подлецу.
Говорить правду - экая роскошь и блажь богов,
и пробовать из любимых рук со смородиной пирогов
мы не сможем,
не начитавшись и не впитав чужие мысли,
уверив себя, что наши мысли, словно квас, давно скисли,
не сможем в стареющих телах оставаться девчонкой, мальчишкой,
и, закрыв лицо, первой случайно купленной книжкой,
уснуть днём на пустынном пляже.
Не сможем узнать через много лет себя даже
ни на чужих случайных кадрах, ни на фото,
нас окликнет неузнанный нами кто-то,
и в отраженьях зеркал будем брезгливо мириться с собой.
Боже мой, сколько скорби в нас, боже мой!
Мы скорбим, сколько ни читай.
И всё равно упрямо хочется в рай
хлебануть и захавать все райские кисели и пряники!
Господи, как хочется снова стать маленькой,
снова бояться чудищ под кроватью своей тёмной комнаты,
радоваться папе, который придёт вечером с работы,
болеть с температурой и рвотой
и смотреть из себя, как из-за этого самого тебя тревожится мир.
Словно мира огромного ты - самый большой кумир.