Дорогой Джимми, мне тебя так не жаль,
Что моя нежалость вонзается, как кинжал...
Всем, кто предал тебя и кто тебя обожал,
Остается лишь горло сжать.
Дорогой Джим, я не стою и пальца Пам.
Я не так одинока, не так глупа.
Но, когда бы ты вздрогнул и вдруг упал,
Я б не прыгнула следом с крыши.
Положу под голову куртку, вывернув стороной,
Где шершавая кожа, как чья-то щека небритая.
Я то знаю, Джимми, теперь тебе все равно
В той немыслимой степени, которую только выдумать.
Как в утробе у матери в ванной-
Не хочется вылезать.
И вода подступает краешком к подбородку.
Мистер Моррисон, жизнь будет столь короткой,
Что едва ли успеешь послать все на свете в зад.
Но концерт окончен. Расходимся по домам.
Кто-то едет с полицией. Смирно и руки за спину.
Ты кричал им - я король ящериц, я шаман.
А потом смотрел безразлично и как-то заспанно.
Ты смотрел сквозь охрану и сквозь толпу.
А потом толпа несла тебя, как течение.
Это был обряд великого отречения -
Точки звезд, похожие на крупу.
Все, чего хотелось мне, милый Джим,
Чтобы ты сошел с киноплёнок Стоуна, -
Ни такой обрюзгший и арестованный,
А худой мальчишка, который так хочет жить.
Ты ведь знаешь, Джим, что стихи предают огню,
И они не тлеют и не гниют,
Не поют над ними ангелы Пер-Лашез.
Если ты хотел прощения, я уже...
За других не могу ручаться.
Если ты хотел воспевания - ты воспет -
На протертых обоях у крошки Бэт
Две свечи, озаряющие портрет -
Может это и есть счастье?