У нас на даче есть поле -
Сорной травой засеяно.
Земля там костями усеяна,
Пропитана кровью и болью.
От речки до самой калитки.
И там до сих пор находят
Каски, штыки и фляжки,
Останки, ремни и пряжки...
И там мы нашли в футляре -
Ржавом таком портсигаре
Письма Клауса-Фрица Шнитке.
Мальчишка светловолосый,
Не курящий папиросы,
Он в портсигаре железном,
Без курева бесполезном,
Хранил свои письма к маме.
(Один паренёк соседский
Неплохо знает немецкий.)
Хранил своё фото с мамой.
Он смотрит серьёзно и прямо
И хочет постарше казаться.
А лет ему, может, двадцать.
А, может, и восемнадцать.
А мама его, а мама
Всё силится улыбаться.
Но только в глазах тревога.
Наверно, молила Бога,
Чтоб сыну в живых остаться.
Но сын её похоронен
На поле в Можайском районе,
У речки почти во рву.
Мы тогда защищали Москву.
А раньше, давным-давно,
Там было Бородино.
...Мальчишка в военной форме,
Мальчишка в фашистской форме
Со свастикой на рубашке,
Причёсанный, без фуражки,
Без каски или пилотки.
И взгляд серьёзный и кроткий
Из-под белёсых ресниц.
Мама и Клаус-Фриц.
Я всматриваюсь в их лица -
Мамы и Клауса-Фрица.
Их давно уже нет на свете.
Все солдаты чьи-нибудь дети.
Я не хочу жалеть.
И не могу простить.
Это не искупить.
В памяти не стереть.
Опустошила смерть
Землю мою на треть.
Выжгла её дотла.
Деда отобрала.
Бабушка не могла
Даже в кино смотреть
Что-нибудь про войну.
Плакала - "не усну"...
В нашем Можайском районе,
Где Клаус-Фриц похоронен,
Где нашли его письма к маме,
Полями, окопами, рвами
Я теперь хожу за грибами
Осенью в дальний лес.
А Клаус-Фриц Шнитке исчез.
Это моя страна.
Это его война.
Это её цена -
Всё забирать до нитки.
Вот отметёт февраль,
Нашим победным маем
Снова придёт весна.
Клауса мне не жаль.
Но - почему, не знаю,
Мне отчего-то жаль
Бедную фрау Шнитке...