I
Вялость обессиленного марта,
Бледность, запустенье и хандра.
Слякоти разостлана ландкарта,
И природа косная сера.
Воздух – дымовой напиток хвори.
Кашель гулко сотрясает грудь
Под напором ветра. И во взоре,
Преклоненном вниз, слезится муть.
Тусклый свет сочится обреченно,
Не задерживаясь ни на чем.
Хрупкий наст, до пыли истолченный,
Словно в кочегарке, закопчен.
II
День едва наметился пугливо,
Как на матовой бумаге кадр
С передержанного негатива.
Незадачливый фотограф март!
Но зато искусен в разрушенье
Белого убежища зимы,
Выкурив промозглым испареньем
Из ее вместительной тюрьмы
Прежнюю вальяжную богиню.
Всё теперь переменило роль:
Там, где возлежал изящный иней,
Проступила уличная соль.
Пустоту пространства угнетает
Облачная мутная гряда.
Как прогорклый студень, оползает
Липкий снег, и холодна вода.
III
Неуютность города. Покинут.
Отсырелость выщербленных стен.
Шапкой до бровей туман надвинут
На штыки оград, и бурый тлен
Прошлогодних листьев у подножий
Виден из-под скомканной золы.
(Но и юным, спящим в почках, тоже
Не избегнуть осени и мглы.)
Для души, не помнящей о Боге,
С мирозданьем истончилась связь.
Да ведь всё равно ведут дороги
В рыжую кладбищенскую грязь,
Под один и тот же сонный полог
Нелюдимых сосен, где завис
Сумрак их намокших крон тяжелых,
Осенивших сгинувшую жизнь.
8 марта 1995