Она утверждает, что ей не везёт,
она спотыкается о горизонт,
и снова, рыдая во сто падежей,
швыряет собакам останки мужей.
Затем умножает Мартини на лёд,
но каждая капля по темени бьёт,
и маются черти от монотирад,
и утренний холод вечернему брат.
Я знал её близко и знал далеко,
я грыз её тело и пил молоко,
я был непреклонен, как синяя сталь,
но снова терял уходящую в даль.
Она не поймёт, для чего рождена,
но там, за холмами, её тишина,
и всё, что могу я — вогнать остриё,
добраться пораньше, и встретить её.