В поэзии, выдающегося еврейского советского поэта Давида Гофштейна, удивительным образом сочетается тончайший лирик и глубокий философ:
***
Уходит ночь навстречу новой ночи,
И день уходит в ожиданье дня…
А нить рассвета всё же не короче-
Она прядётся в сердце у меня.
Я ни о чём не спрашиваю даже-
Ни у судьбы, ни у людей вокруг,
Но два конца моей чудесной пряжи
Я ни за что не выпущу из рук.
От света дня мне никуда не деться,
И тьмы ночной мне тоже не избыть,
Пока моё пронизывает сердце
Рассветов нескончаемая нить.
1927 год. Перевод с идиша Р. Заславского.
Давид Гофштейн – настоящий поэт-мыслитель, у которого самые незначительные, казалось бы, явления жизни вызывали широчайшие и иногда очень смелые ассоциации и обобщаются у поэта в одну универсальную тему: мир и жизнь, природа и любовь, город и деревня, труд и творчество.
В творчестве, Давид Наумович не помышлял о бегстве от реальной действительности, в отличие от творчества многих его современников, у поэта нет следа - декаденства и модернизма.
И основное – он любил человека, любил труд, любил человечество.
Каждое его стихотворение проникнуто этим светлым чувством, что видно на примере стихотворения «Украина», написанного в 1942 году, в тяжёлое время для Родины.
«Украина».
Сквозь огонь и сквозь пепел, сквозь дым и бои
Ты вздымаешь разбитые руки свои.
Сгустком крови покрыта твоя голова…
Но я вижу лицо: ты жива! Ты жива!
И в глазах твоих детских сияющий свет,
Что приходит всегда за опасностью вслед.
За смятением разум приходит всегда,
Как весною вода из-под хрупкого льда.
Поднимаешься ты, выпрямляешься ты,
И лохмотья спадают с твоей красоты.
Улыбаешься ты, светлым взором блестя,
И уж видно: ты женщина, а не дитя!
Ты сияешь, величественна и строга,
Сквозь позор, униженья, насилья врага.
Это – юная, чистая сила твоя,
Что боролась, сверкала, сияла в боях,
Что все тучи разгонит, как ветра струя,
Украина моя!
Украина моя!
1942 год. Перевод С.Болотина.
Давид Наумович Гофштейн родился 25 июля 1889 года в г. Коростышеве на Волыни, ныне районный город в Житомирской области.
Отец, Нехемье, работал в лесничестве, был столяром. Мать Алте – из семьи известного народного музыканта, скрипача- виртуоза Холоденко-Педоцур.
Учился в хедере, начальной еврейской школе, а также у частных учителей – русскому и украинскому языкам.
В семнадцати летнем возрасте учительствовал в деревне.
Будучи на военной службе на Кавказе (1912-1913), продолжал самообразование и экстерном сдал экзамен на аттестат зрелости.
Из-за процентной нормы для евреев не был принят на учёбу в Университет.
Учился в Киевском коммерческом институте, одновременно слушая лекции по филологии в Университете, а позднее в Петербургском неврологическом институте.
«Самому пришлось мне прогрызать зубами тьму в исканье дороги к знаниям» - писал он.
И эти усилия увенчались успехом. Молодая еврейская поэзия получила редкой культурной подготовленности поэта с широким кругозором мыслителя.
Стихи Давид начал писать с девяти лет, сначала на иврите, потом на русском, украинском, а с 1909 года, в двадцать лет, только на идиш.
Давид Гофштейн говорил: «Если бы я не был поэтом, то не был бы ни минуты счастливым».
Дебютировал Давид Гофштейн очерком и стихами на идиш в киевском журнале «Найе цайт» («Новое время») в 1917 году.
Начав поздно печататься, Давид Гофштейн сразу вошёл в литературу выкристаллизовавшимся поэтом.
Октябрьскую революцию поэт встретил как воплощение библейских идеалов справедливости, как избавление евреев от национального гнёта, видел в своём древнем народе источник творческих сил.
Наряду с Перецем Маркишем и Львом Квитко, Давид Гофштейн стал одним из создателей новой еврейской поэзии на идиш советского периода. Это выражение в его первом сборнике стихотворений: «Бай вегн» («У дороги»), Киев, 1919 год.
Давид Гофштейн участвовал в редактировании2-х сборников «Эйгис» («Родное»), Киев, 1918 и 1920 год, где показал себя поэтом большого мастерства.
С 1920 года Давид Наумович жил в Москве, стал одним из редакторов ежемесячника «Штром» (Поток»).
Еврейскими погромами на Украине, во время Гражданской войны, в 1918 -1920 годах, были навеяны проникнутые гневом и болью, погребальным плачем по евреям, стихотворения вошедшие в сборник «Тройер» («Скорбь»), 1922 года, с иллюстрациями витебского художника Марка Шагала.
В 1923 году был опубликован его стихотворный сборник «Лирик» («Лирика»), который принёс Давиду Наумовичу, славу одного из ярчайших советских поэтов.
В 1924 году Давид Гофштейн подписался под протестом гонений на иврит, за что был отстранён от редактирования, вскоре власти и журнал закрыли.
В 1924 году Давид Гофштейн уехал в Берлин, работал еврейской прессе, а в апреле 1925 года прибыл в Эрец-Израиль.
В Тель Авиве работал в городской мэрии, публиковал стихи на идише и иврите, участвовал в открытии Еврейского университета в Иерусалиме, в 1925 году, среди основателей которого были Альберт Эйнштейн и философ Мартин Бубер.
Однако в1926 году, Давид Гофштейн, вернулся в СССР, в Киев, за двумя сыновьями, Шамаем и Гилелем, оставшихся от умершей в 1920 году, первой жены – Гинды.
В Эрец-Израиль Давид Наумович оставил жену Фейгу и дочь Левию, но сам так и не смог вырваться назад из «страны всеобщего счастья», руководимой тов. Сталиным.
Жена Фейга (1897-1995) с дочерью смогли вернуться в 1929 году, после письма наркому внутренних дел М.Литвинову, который дал лично на эту просьбу разрешение.
В Киеве Давид Наумович преподавал на режиссёрском отделении еврейского факультета Театрального института.
Жизнь Давида Наумовича была тесно связана с Украиной, в частности с Киевом. Где жил и творил он долгие годы.
Друг Давида Наумовича, известный украинский поэт Павло Тычина, специально выучил идиш, чтобы переводить еврейских поэтов Давида Гофштейна, Ошера Шварцмана и Льва Квитко.
В 1939 году, 31 января Давид Гофштейн был награждён Орденом «Знак Почёта».
В 1940 году Давид Гофштейн вступил в ВКП(б).
В военное лихолетье, Давид Гофштейн пишет стихи, полные любви к Украине и Киеву, полные веры в грядущую Победу.
Во время войны и в первые годы после неё, Давид Гофштейн сотрудничает с Еврейским Антифашистским комитетом.
У Давида Гофштейна было много планов. Он снабжал темами и материалами других авторов. И был загублен в тот момент, когда упоённо пел.
Упоённо поющий доверчив и беззащитен.
Об этом хорошо сказано в стихотворении «Глухарь» у поэта-фронтовика Дмитрия Кедрина (1907-1945):
«Может, так же
В счастья день желанный,
В час, когда я буду петь, горя,
И в меня
Ударит смерть нежданно,
Как его дробинка –
В глухаря».
Так не своей, а насильственной смертью погиб Дмитрий Кедрин. Так погиб и Давид Гофштейн.
Давид Гофштейн был арестован одним из первых «по делу» ЕАК. Его арестовали в Киеве,16 августа 1948 года.
Сначала предварительные допросы велись в Киеве, а в ноябре он в тюремном вагоне в последний раз проделал путь из столицы Украины в Москву, глядя через зарешечённое окошко на украинскую землю, которую не раз воспевал в стихах.
После истязаний, пыток и так называемому» суда по делу ЕАК», Давид Гофштейн и ещё 12-ть видных деятелей еврейской культуры, были приговорены к расстрелу и расстреляны 12 августа 1952 года.
Расстреливая их, власти расстреливали в упор еврейскую культуру в лице её лучших представителей.
Еврейский поэт-фронтовик Иосиф Керлер (1918-2000), сам отсидевший 6-лет в Воркуте, написал стихотворение, посвящённое трагической дате:
«12 августа 1952 года».
Сжимается сердце при мысли о том,
Как ночью на казнь повели их тайком,
И единственным светом, блеснувшим во мгле,
Был залп, разметавший их тела по земле…
Ни могил, ни надгробий. Лишь список имён:
Маркиш, Гофштейн, Квитко, Бергельсон.
Перевод Р.Торпусман.
Атмосфера в обществе была такая, что гибель нельзя было назвать гибелью.
Говорили и писали, что Давид Наумович Гофштейн умер в 1952 году.
Даже друга его, прославленного украинского поэта Максима Рыльского, поправили: он писал «загинув» - «погиб», а рука цензора правила: «помер» - «умер».
Давид Гофштейн мученически погиб в подвалах Лубянки. Погиб только в силу того, что он еврей и писал на идише.
Погиб, не совершив никаких злодеяний, смиренный, голубиного нрава человек.
Притом он был признан (вместе с поэтом Ошером Шварцманом,1889-1919),своим двоюродным братом, кавалеристом, унтер-офицером, награждённым двумя Георгиевскими крестами в 1-ую Мировую войну и погибшим в бою, в составе Богунского полка, которым одно время командовал Николай Щорс ), одним из создателей новой еврейской поэзии в стране, наравне с Перецем Маркишем и Львом Квитко.
Давид Гофштейн погиб, но его поэзия бессмертна. Переводы его стихов ещё одно этому доказательство:
***
О жизнь моя!
Кратчайший миг не канет в бездну,
И умерев, я не исчезну,
Поскольку нет небытия.
Навеки воткан в круговерть
Земных надежд, любви и боли
Причастный той творящей воле,
Что воскрешает через смерть.
1943 год. Перевод Фейга Гофштейн.
P.S.
Супруга Давида Наумовича, Фейга Гофштейн (1897-1995), с 1925 по1929 год жила в Эрец - Израиль, затем в Киеве.
В феврале 1953 года была арестована и как жена «изменника Родины» сослана в Красноярский край на 10-ть лет.
Освобождена в 1955 году, в 1956-ом реабилитирована, вернулась в Киев. С 1973 года проживала в Израиле.
Под редакцией Фейги Гофштейн издано в 1977 году, в Тель-Авиве, двухтомное собрание произведений Давида Гофштейна «Лидер ун поэмен» («Стихи и поэмы»), куда включено несколько иллюстраций художника Марка Шагала.
В 1987 году, Фейга Гофштейн учредила премию имени Давида Гофштейна, в области литературы и искусства на идиш, вручается ежегодно в июне.
Из поэтического наследия Давида Гофштейна.
Стихи Давида Гофштейна были насколько выразительны, что даже любой переводчик, не смотря на его личное мастерство, не был в состоянии их испортить.
Для убедительности сказанного мной, привожу в пример, три перевода, одного стихотворения: «По русскому полю…», сделанными переводчиками: Виктор Шапиро, Шифра Холоденко, Альма Шин.
«По русскому полю…».
По русскому полю, в мороз на закате…
Ну, что же на свете ещё безотрадней?
Убогая кляча, скрипучие дроги,
И я посредине бесконечной дороги.
Холодного неба чуть светится угол,
Как будто на припечке тлеющий уголь.
Раскинулось снежное море широко,
Но вот он – десяток мерцающих окон,
Здесь хутор в снегах задремал, заметённый…
И все здесь тропинки – к еврейскому дому.
Домишко как все, только окна повыше,
Я там самый старший среди ребятишек,
И есть лишь одна мне дорога на свете:
Разок в две недели из хутора в штетл.
И веет тоскою, немой, безнадёжной,
От этой дороги завьюженной, снежной,
И сердце, тоскуя, томится от грёз
О том, что со мною ещё не сбылось.
По русскому полю, в мороз на закате…
Ну, что же на свете ещё безотрадней?
Перевод Виктор Шапиро.
«По русскому полю…».
В российских сугробах вечерней порою –
Где больше печалится сердце людское?
Скрипучие сани, убогая лошадь,
Один я затерян средь снежной пороши!
Лишь там, в стороне, у небесного края
Кровинка заката ещё догорает.
Да здесь, за оврагом, из белой пучины
Избушки всплывают в сияющей стыни –
Наш хутор, укутанный в снежную дрёму,
Там много дорожек к еврейскому дому.
Домишко обычный, лишь окна повыше,
И я самый старший из наших детишек.
И тесен удел мой в краю беспредельном,
В местечко лишь съездить разок в две недели.
Бедна моя доля в бескрайнем раздолье,
И сердце томится неосознанной болью.
И сердце томит сокровенное семя,
Что тянется к росту, что просится в землю.
В российских сугробах вечерней порою –
Где больше печалится сердце людское?
Перевод Шифра Холоденко.
Шифра Холоденко (1909-1974) – родная сестра Давида Гофштейна, советская поэтесса и переводчик. В качестве псевдонима использовала девичью фамилию матери.
«По русскому полю…».
Где можно ещё быть таким одиноким,
Как в русской деревне зимою глубокой?
Усталая кляча, скрипучие сани,
И я – где там, в этом снежном тумане.
В дали, где белесый закат догорает,
Там света полоска всё тает и тает.
И в белой пустыне бескрайней , далёкой
Десяток домишек торчат одиноко.
И дремлет наш хутор, в снегу утопая…
К еврейскому домику – стёжка любая.
И домик – как все, только окна повыше,
И я – самый старший из наших детишек…
И тесен мирок мой, и мал он, и беден:
Лишь раз в две недели в местечко мы едем.
И молча тоскуешь о дальних дорогах,
О поле бескрайнем в снегах и сугробах…
И боль сокровенная душу сжимает,
И семя заветное в ней созревает…
Где можно ещё быть таким одиноким,
Как в русской деревне зимою глубокой?
Перевод Альма Шин.
«Молитва».
I
Не допусти,
Отмеряющий дни,
Чтобы напрасными
Были они.
Я не прошу
Избавленья от бед,
Платы за скорбь
И продления лет.
Лишь об одном
Я сейчас бы просил:
В вихре игры
Сокрушительных сил
Проблеску цели
Позволь промелькнуть,
Черточке смысла,
Намёку на путь.
II
Я от страданий взор не прячу
И дней безоблачных не жду.
Ты свет дарил мне и удачу
И с ними новую беду.
И время пенилось кроваво,
И злоба целила в меня,
Но лучшим золотом для сплава
Я наполнял горнило дня…
Среди дымящихся развалин,
Встречая пламя новых гроз,
Я, обескровлен и печален,
Надежду прежнюю пронёс.
В года отчаянья и муки,
Средь бурь и в горестной тиши
Я не сложил бессильно руки,
Не предал собственной души.
О Ты, в меня вдохнувший разум,
Передо мной разверзни тьму,
Чтоб хаос, высвеченный разом,
Дал путь единству моему!
1943 год. Перевод Валерия Слуцкого.