В расчете на податливость, иное благодушие,
Постриг в носу, купил цветы, начистил обувь.
Всем видом вроде бы изобразил радушие,
Ведя по зеркалу глазами, да впритык, и бровь
Поднявши, осознал готовность прыткую.
Поправил ворот, застегнув, потом ослабив,
Пальцем ковыряя у кадыка, но ни в какую
Не нравится. От пуговки себя освободив,
Вздохнул, припрыгнул, как разведчик.
В кармане звякнуло чуть слышно: мелочовка,
Которую копил три года, и лопнул счетчик:
Решил, что тут нужна уже приятная концовка.
Копилку свинскую не разбивал — выуживал,
Монетку каждую линейкой школьной. Верил.
Что не напрасно взорами скользя обхаживал
Соседскую Наталку, ночами по ней грезил.
Итак, уж зеркало его, пожалуй, отпускает.
На самый напоследок втер ладонью с одеколоном
По всей моднячей, гарусной прическе, тает
Впечатленье, но все насыщено, с задором.
В себе уверенно последний вздохом взгляд.
Пора идти, уж верно, что — так надо, право.
И зеркалу явив, что сам собою непрестанно рад,
Пошел на дверь, уже вникая самолично здраво,
Куда идет, зачем, к чему весь лоск, и побужденье.
Пред ним она — фигурой складно стройной.
Ох, был бы нынче у нее что ль день рождения!
Тогда бы был в душе своей совсем уже покойный.
Цветы в руке, в подмышку сунул, возясь с замком.
Дурацкая, ишь, дверь. Давно чинить пора.
Но как-то все не до того. А вдарить молотком?
Закрылось. Провернулось. Тайное «ура».
И повернулся. Воодушевляясь. Странным чувством.
А, вдруг, не станет и смотреть. Не согласится.
В затылке будто неохватным властно буйством
Тут голос матери седой: «Пора тебе жениться».
Подумав, что давно ей не звонил, и рассердился
На мысли суетой что забавлялись. Хмыкнул.
Но снова весь нахмурился. Как с шага сбился.
Опять хоть к зеркалу иди: «Ширинку застегнул?!».
Испуганно почти пощупал. Нет, нормально, кхм.
Все мама так учила: не будь, сынок, растяпой!
Но мало ли... забудешь. И встанешь среди дам.
Какой же срам, несказанно! И тихой-тихой сапой
Пошел уже себе, спускаясь (вниз) без лифта.
Спускаться вверх не мог он, это против физики.
Но мог и так, особливо вмечтав ее без лифа...
Ну, и пошли иные, такие-всяческие бзики.
Обструкция дыхания. Ногой нащупав лестницу,
Проваливаться начал, чтоб идти. Подошва щупала.
Воображенье колдовало — сущую прелестницу.
Наталочку соседку. О нем, пожалуй, что не мечтала.
Он был уверен в том. Кивки при встрече. Здрасьте.
Глазами встретится с ее, чуть-чуть вспотеет.
Наверно, сердце-то его в той беспощадной власти,
Которая есть чувство, в котором он немеет.
Но если по-серьезному, он невезунчик в этом.
И с женщинами ладить не умеет. Кроме мамы.
Но мама, то как ангел, на сем свете, да с секретом
Видавшей виды, знающей его неловкость дамы.
«Вот, женишься, и будет тебе счастье, сыночка».
Но он не верил, хоть глагол от мамы свят.
И боль его вместит ли тут какая строчка?
Глаза в ночи лишь — неусыпно верою горят.
Еще шажок. Спустился в три ступеньки.
Рукой букет задумчиво качнул. Прикинул.
Зайдет он к ней, разъяв чумнея зенки.
И скажет — что? И раз еще шагнул...
Но воля прытко подгоняла ниже, ниже, ниже.
Пролет вот пройден, дверь ее близка.
Опять шутиха в мозг: откроет в неглиже!
И нападет тот час на прыть его тоска.
Подъяв духовно полностью себя, очнулся.
Идти же дальше, надо, в этом смысл весь.
Слегка на следующей лестнице споткнулся.
Но удержался, ибо смысл есть.
Так самоубеждаясь, и молясь невнятно, сонно,
Пролет очередной, последний, одолел.
Теперь направо, палец ватный словно,
Тянясь к звонку, и вмиг оторопел.
Открылась дверь, она стоит, на выход.
Свежа весной, что в ней по жизни — суть.
Собралась в город. Он закрыл проход...
Вмещая всей душой несказанную жуть.
Взгляд удивленный, но слегка приветен.
Хоть смотрит прямо, но букет ей явен.
А взор его, видать, намереньем секретен.
Со всею силой мысли, неприкрыто странен.
«Чего хотел» читается в зрачках пудовых.
Он утонул в них, с гирями в ногах дрожащих.
И губ обмякших чувство, предательски безмолвных.
И аромат духов ее, французских, настоящих.
Смешалось все, бездумие и радость. Вера.
Рука пошла вперед, букет «метая», кадром
Замедленного фильма, средь шального мира.
В котором, следовать по жизни им надо рядом.
— Тебе. — Сказал, на выдохе бессильном.
И про улыбку вспомнил, только губы чужды.
Но на лице ее предчувствием обильным,
Вдруг, ожила мечта его: хотя бы просто дружбы.