С того прошло немало лет,
И боль ушедших поколений
Не скроет утренний рассвет,
Но дум возвышенных стремлений
В дни наши явно не хватает;
А отчего? – лукавый знает.
Не то, что ране: стать и удаль,
И голос зычный: «Будь, что будет», -
Наперекор судьбе и всем,
Являя образ свой мятежный,
Хоть в глубине души и нежный, -
Глядишь, и нет уже проблем,
Коль ворог твой уже не дышит
И бранных слов твоих не слышит.
Сейчас и сыты, и довольны,
Достигнув малого, но ждём,
Что некто, кто-нибудь сторонний,
Поможет в деле, хоть простом,
От дум, забот ли избавляя,
Себя ни в чём не утруждая.
И, как ведётся: не к лицу
Сознаться в том, ну а творцу
В своих нечастых покаяниях
Всё плачемся и просим чуда,
Всё лицемерим, как Иуда,
И причитаем о страданьях
В злосчастной, якобы, судьбе,
Молясь лишь только о себе.
О чём же разум помутнённый
Молит небесного отца,
Застыв в фигуре преклонённой,
С манерой алчного истца?
Наивно думать – добродетель,
Господь один тому свидетель,
Но, право, более о том,
Что боком выйдет, - хуже злом.
Богатства – вот что вопрошаем
И чтоб как в сказке, без труда,
Стезёй порочного следа
Хотя б прибудет - всё прощаем,
Лишь вдоволь этим насладиться,
И сказка будет долго сниться.
А что за счастье быть богатым,
Любви безумной не познав,
Глотка свободы, - лишь над златом
Всё чахнуть? Может и не прав
В своих досужих размышлениях,
Но всё же был, и без сомнения,
Судьбы, эпохи ли заложник -
Лихой разбойник, если можно
Его, как принято, считать;
Любивший вольные просторы,
Где сотоварищи все воры,
И не дурак был погулять;
Как и сегодня мужики
Гульнуть, попить не дураки.
Пусть и недолгое, но счастье,
А следом видится беда,
И род мужской такой напасти
Подвержен, право, на века.
Разгульной ночью всё забудет,
Но лишь с утра петух разбудит,
С похмелья вспомнится и дом,
И то, что ждёт гуляку в нём.
Но поцелуи дев прелестных
Уводят в мир полночных грёз;
От слов, что льются не всерьёз,
В груди порой бывает тесно,
Как будто в юности былой
И хоть на час, но холостой.
Уж славен тем наш род мужской -
Чужды нам женские забавы,
И как жеребчик племенной
Не только ради бренной славы
Готов на время позабыть
И ту, что в вечности любить
Поклялся в юные лета,
А тут явилась неспроста
Ещё одна. – Не лучше, скажем,
Но в деве той краса и стать,
И словно божья благодать
С ней снизошла и мы все разом
Её парфюмом только дышим,
Посылы разума не слышим -
Безумству чар её сдались…
Но, право, хватит - увлеклись.
Итак, прошло немало лет…
Он жил в страны период мрачный,
Посыл: семь бед один ответ
К нему подходит однозначно.
Со службы царской убежал –
Нечистый может подсказал
Иль кто ещё, но то неважно;
И никогда не был вальяжным,
Всё полагаясь на себя,
На друга крепкое плечо,
Да мало ли на что ещё,
Остатки веры всё ж храня,
Хотя Христос с небес сурово
Взирал на грех его с укором.
О ком же речь я всё веду,
Всё тень бросая на плетень?
Терпение, друг, к тому иду -
Всё опишу: и ночь, и день,
Фортуны ласки поначалу,
Конец, как водится, в печали,
И преждевременный уход
Друзей и той, о ком народ
Поёт, когда уж пьян вполне.
И это дань его делам…
С грехом ли, с богом пополам
Любовь внушил своей княжне,
Но поперёк людской молвы
Он не пошёл – увы, увы…
Конечно, Разин – кто же боле
Вселял в те годы жуткий страх
На водной глади, на просторе -
Реки великой вертопрах.
В тиши полночной потаённой,
В красотку новую влюблённый,
Степан удачу пировал,
Но дух мятежный уже ждал
Иные дали, смерти встречу,
Что поздно ль, рано ли придёт,
Рукой костлявою зажмёт –
И лучше сразу, чем по плечам
Палач и розги измочалит,
Да кистенём прикус поправит.
Ну а пока вино рекой
И дев волшебные услады,
В душе от коих не покой,
Но бесконечные рулады
Пред ними петь уж нет нужды,
Когда и силой взять должны,
Как часто было при набегах
На бреге южного соседа,
Где будут Стеньку проклинать,
Боясь беду опять накликать
В тех бородатых пьяных ликах,
Гадая: ждать его - не ждать
Весной с ватагою хмельной,
Иль дарит им аллах покой.
Однако, надо по порядку
Слова и мысли разложить,
Не гнать галопом без оглядки,
Ведь это всё же чья-то жизнь,
Хотя и с незавидной долей;
С его ль, с подачи божьей воли
То уготовано судьбой,
Что под конец своей главой
Он поплатился, лишь жалея,
Что мало в жизни погулял;
Любви и смерти не искал -
Они всегда с тем, кто смелее.
Так взглянем было что и как
В судьбе Степановой. Итак…
ЧАСТЬ 1. ДОН.
Опустим детство, юность тоже -
Они теряются в веках,
Тревожить прах родных негоже
Ни мне, ни вам в пустых словах.
Степан уже на службе царской,
Свободный от рутины барской,
Среди таких же казаков,
Служить отечеству готов
В походе на крымчан угрюмых,
Где неприступный Перекоп;
Хмельной крестит пред боем лоб -
Уж вот вина в припасах скудных
В поход для вольницы донской
Царь не жалел, хоть был скупой.
Роса по травам и туман
В степи клубы прохладой стелет.
Вдохнув травы ночной дурман,
Склонив главу, татарин дремлет.
Не время, как гласит Коран,
Намаз свершать для басурман,
И караул глубоким сном
Забылся в лагере своём.
Корить их, право, не берусь –
Всяк жил, как мог в лета лихие,
Страны с названием Россия
Ещё не знали - знали Русь,
Куда и хан свершал набеги,
Пленяя северных соседей.
Богата русская земля
Людьми и нивой золотой,
И наши предки, бога чтя,
Хранили рубежей покой
От крымских орд, что по весне,
Пройдясь копытом по траве,
На земли русские вторгались.
И только чем не занимались
Батыя правнуки и внуки,
Пленяя женщин и детей
Под хлыст нагаек и плетей,
Предав их вечной рабской муке.
Со страхом ждал их каждый год
Смиренный русский наш народ.
А сколько крови, сколько слёз
Пролили бедные славяне
Среди полей, среди берёз,
И невозможно всё словами
Пересказать – беда одна,
Но как разнится всё ж она.
Кто жизнь прикованный к галере,
Иль пару лет по крайней мере,
В полоне будет проводить,
Иль сразу же в гаремы хана
Младых красавиц без изъяна
Безусый евнух приводить.
Неважно, где – везде неволя,
Тоска, страдания и горе.
Но не судьба на этот раз
Коварный совершить набег.
В холодный этот утра час,
Едва затеплился рассвет,
На стан врага с протяжным криком,
С лихими посвистом и гиком
Донцы внезапно ворвались;
И как татары ни дрались,
Чрез час почили все навечно.
И сотня Разина со други,
Ослабив узелки подпруги
Коней, товарищей их вечных,
С клинков кровавый след стирала
И павших в схватке поминала:
«Эх, сторонка-сторона
Не родная – дом далече,
Кровью братьев степь пьяна,
А похмелье будет в вечер,
Как в земле сырой зароем
Павших утренней порою,
И куда не кинешь взгляд –
Брат зарублен или сват.
Как же трудно нам живым
Слишком горькие известия
Приносить жене, невесте…
И не любо нам самим
Жить без Прохора, без Гришки,
Без племянника, братишки…
Все мы - братья, казаки,
Как пришли на берег Дона,
На Руси не чужаки,
Но и нет роднее дома,
Где и вольность, и простор;
И покуда тешит взор
Даль степей и вид дубрав
Будем, братья, смерть поправ,
Защищать родимый кров
От туретчины проклятой,
И клянусь я, братцы, свято
Бить их буду, коль здоров…», -
Молвил горестно Степан -
Свой, станичный атаман.
Разин старший, так покруче -
Войсковой был атаман,
Ростом будто дуб могучий,
Да и прочим взял Иван.
И вот надо же случиться
В сей поход им разлучиться:
Старший дома во станице
Гостя ждет аж из столицы;
А Степан поход возглавил,
Что уж было не впервой,
Правда, ехал сам не свой,
Как родимый дом оставил,
Знать, предчувствовал беду:
Брату, дому ль своему.
Всё про всё – господня воля
Иль превратности судьбы.
Что роптать? – такая доля
У господ ли, голытьбы.
Смерть рукой своей коснётся
До любого, лишь проснётся, -
Ей и повода не надо.
Вот и старшему награда
В виде плахи от царя,
Что привёз князь Долгорукий,
Хоть и сам не пачкал руки,
Но палач был с ним не зря.
Что и как – про то неясно,
Но и всяка смерть ужасна.
А князь подался восвояси -
Никто перечить не посмел;
Ему, обласканному властью,
Вершить подобный беспредел
Во дни те давние не ново:
Указ, палач и всё готово.
А царь? – Что царь? Ему ли надо
Прервать покойных дней усладу
В селе Коломенском в глуши,
Где и дворец уже отстроен
И быт вельможами устроен, –
Гуляй и радуйся в тиши -
Не до донских досужих тем
Царю на отдыхе совсем.
Со слезами повстречали
В это утро казаков,
Мало что они с печалью
О кончине земляков,
Так ещё в родной станице
Им подарок из столицы.
Ну и как теперь им быть,
Как царю теперь служить?
Чёрен стал Степан с лица,
Много выпил он хмельного,
Ведь Ивана, как старшого,
Почитал замест отца.
Думу думал две недели,
Аж виски все поседели.
В отчем курене родном
Пил один, слезу стирая,
Тризну правя о старшом,
Добрым словом поминая.
Вспоминал былые дни,
Как в ребячестве они,
Возвращаясь из ночного,
Повстречали турка злого,
Что коней хотел отбить
У сопливых недоростков,
И Степан, как меньший ростом,
Стал о милости просить.
Но Иван взглянул так грозно
И сказал весьма серьёзно:
«Будет, братка, не кричи.
Нам казакам поклоняться
Этим тварям не с руки,
Есть и чем обороняться», -
И откуда ни возьмись
Вдруг клинок тут появись,
Засверкал в руке Ивана.
Что до труса басурмана -
Так утёк и был таков.
«Не видать ему коней,
Как и собственных ушей», -
До могилы этих слов
Не забыть ему, пожалуй,
Закусил слезой отсталой
Чарку крайнюю вина:
«Буде, выплакал сполна».
Помогает, либо нет
Нам хмельное с горем сладить,
Всяк имеет свой ответ,
Но и боль в душе убавить
От терзающих утрат –
Мать ли это или брат,
В час забвения поможет;
Сердце горюшко изгложет,
Если думать всё о нём,
Крест поставив на ином,
Что пока и не тревожит.
Но и нет на свете чаши,
Чтоб запить тревоги наши.
В то же время солнца дар
И плодов иных брожение
Робость сбросит с юных пар
В пору чистого влечения.
Да и в зрелые лета
Позабудешь иногда,
Что тебе уже не двадцать;
Вроде рад бы и набраться,
И гулять всю ночь не прочь,
Но припомнишь сына, дочь
И куда теперь деваться
От семейных всех забот,
Где и гнев супруги ждёт?
Протрезвев, Степан решил:
Мстить за брата, за Ивана,
Сотню всю уговорил -
Та ответ свой атаману:
«Вольность Дона нам родней,
Чем обозы сухарей,
Что по царскому указу
К нам привозят в год два раза
Вместе с брагою хмельной.
Хоть крепка она и много,
Так что валит у порога
И главой уж сам не свой,
Но служить как те собачки
Мы не станем за подачки», -
Так сказал Семён Кривой,
Оглядев казачий круг,
Шапки скинули долой
И прошёл первой испуг;
Сотней всей перекрестились
И Степану поклонились:
«Будь же, любушка Степан,
Над всем войском атаман.
Постоим за нашу волю,
За судьбу детей своих
И за всех людей простых,
Кто познал довольно горя
От царя, от царских слуг –
Так решил казачий круг».
Вышел Разин, вышел в круг,
Поклонился за доверие:
«Был в походах вам я друг,
Все мы с вами одной веры.
Коли Дон не привечает,
Может Волга повстречает
С большей радостью донцов,
Где достаточно купцов,
Да и царь подале будет
Со своей боярской сворой.
Обещать златые горы
Не берусь, - господь рассудит
Кому жить и пировать,
Кому смертушку принять».
И в песне издревле поётся:
Для казака жены родней
Буланый конь, - а что найдётся
Милее вольности своей?
Из века в век они хранили
Заветы предков, что почили
В бою за веру, за царя;
Бывало, часто и зазря,
Но честь и веру никогда
Не предавали ни за злато
И не за барские палаты,
Присяге верные всегда.
Но как давно всё это было
И сколько вод с тех пор уплыло.
И много, много разных мнений
Как всё там было, было ли,
И с каждым новым поколением
Дни только больше обросли -
Уж не скажу открытой ложью,
Что так учёных потревожит,
Но вот уж вымыслом, пожалуй,
И так, что намертво пристало.
А, впрочем, чтим, какой ни есть
Тот Разин в памяти людской,
Пусть и разбойник - всё же свой,
И помним всех, была бы честь;
А уж сказаний про Степана,
Что по весне травы-бурьяна.