CXV.
Те строки лгали что пришлось мне написать,
Что я в любви своей не в силах быть сильнее;
Тогда не мог мой спящий разум знать,
Насколько пламя вспыхнет ярче и светлее.
Да, океан случайностей не ведает людей;
Он не желает знать заветных устремлений;
В нем тонут клятвы, воля королей,
И сильным душам не спастись от заблуждений.
Ах, почему не мог тогда я знать,
Когда еще ни в чем не ведал я сомнений;
И от чего не мог любовь свою признать,
И настоящее любя лишь в нем я был уверен?
Да что мне проку песню эту петь;
Любовь дитя, кому вовек не повзрослеть.
CXV.
Those lines that I before have writ do lie,
Even those that said I could not love you dearer:
Yet then my judgment knew no reason why
My most full flame should afterwards burn clearer.
But reckoning time, whose million'd accidents
Creep in 'twixt vows and change decrees of kings,
Tan sacred beauty, blunt the sharp'st intents,
Divert strong minds to the course of altering things;
Alas, why, fearing of time's tyranny,
Might I not then say 'Now I love you best,'
When I was certain o'er incertainty,
Crowning the present, doubting of the rest?
Love is a babe; then might I not say so,
To give full growth to that which still doth grow?