Два долгих года он идёт с Востока,
И голова его – седа. Сухая кожа смугла,
Как у сарацина, матово черна.
Не скажешь, молод, или стар…
Морщины спрятали его лицо,
И душу – она пуста, иссохла, как ручей,
В ней нет сомнений, в ней Бога нет,
В ней нет Любви.
Он их оставил на полях сражений,
В песках горячих Палестины,
Когда сражался яростно за Иерусалим!
А нынче, путь его – землёй опустошённой,
Чумой бубонной.
Рука, с которой кровь не смыть,
Сжимает меч, иззубренный о сталь и кости.
Не раз он Смерть на ужин приглашал,
Играл с ней в шахматы и гостьи,
Ему не страшен бледный лик,
Что смотрит на него глазами бездны,
Он так устал, что жизнь ему неинтересна.
И смерть, дивясь бесстрашию его,
В который раз в бессильи отступает.
Ей нужен трус, а он не прячет взгляд,
Он смотрит на неё и, без оглядки,
Двигает фигуры на шахматной доске.
На кон поставил жизнь свою, но улыбается,
Как будто в шахматы с приятелем играет…