Раздались лёгкие ритмические звуки, и объявилась девушка в воздушном платье сиреневого цвета, которую я не принял всерьёз – разум мой, истерзанный болью, уже не раз создавал иллюзии, похожие на эту. Но в этот раз девушка оказалась явлением не виртуальным, и пришла она почему-то танцевать. Для начала девушка сделала мне реверанс. Я же не мог даже встать с постели.
Болезнь моя была безнадёжна, терзала меня неумолимо, порой с непереносимой болью.
Позади были вопли отчаяния и философские стенания – я долго шёл через свою голгофу, и наконец смиренно принял от Смерти приговор.
Движения рук и ног девушки имитировали крылья бабочки в полёте. Я обратил внимание, что она в пуантах балерины. И тут же боль из меня стала уходить. По мере того, как боль отступала, тело моё наполнялось музыкой мне неведомой. Возможно, звуки её витала вокруг меня давно, и я лишь сейчас начал их воспринимать. Затем к музыке подключился голос невидимого певца, исполнявшего песню на незнакомом языке. Песня эта ещё более гасила мою боль. Я всё более выходил под контроль Танцовщицы и Певца.
И Музыка, и Певец очень тонко подыгрывали Танцовщице. А та кружилась, порхала вокруг меня, слегка касаясь руками, либо взлетавшем платьем, либо порывом воздуха от тела. Наконец, боль из меня окончательно ушла, девушка сделала мне книксен, и куда-то удалилась. Однако голос Певца не оставил меня – в интонациях, тембре, амплитуде мне были понятны все его слова: «Вот так, в движениях тела, музыке его, мы зачёркиваем свою боль. Вот так пресекается у человека безнадёжность».
Я же, освобождённый, легкокрылый, мысленно отвечал спасителю своему: «Боль схватила, унизила меня, провыла: ты – нечеловек! А Смерть уже ждала. Но твоя посланница вернули меня в сообщество людей».
На это голос Певца отвечал: «Нет ничего реальнее меня, нет никого существенней меня. Я – твоя истина, о которой ты до сих пор не подозревал».
И с этим сменилась Музыка и снова вошла та же самая девушка, удалившаяся было куда-то, но теперь она была в тёмном платье. И девушка вновь запорхала, закружила вокруг меня в танце ином, её взгляд как бы выпрашивал у меня что-то, она явно хотела что-то от меня. Я сел на кровать и взглядом её вопрошал. Однако, ни слова она мне не дала.
Вдруг девушка остановилась, глядя прямо мне в глаза, затем положила на мои плечи свои руки. Я почувствовал, что она забирает моё сознание к себе, и повелевает моим телом. Я не заметил, как встал перед ней – по приказу её глаз. И тогда меня осенило: это был взгляд змеи – приговаривающий, не щадящий. И вслед за взглядом, она начала обретать синусоидное тело. Плоть человеческая переходила в ней в змеиную. Она перерождалась в ритмической музыке, идущей с нею в такт. И вновь зазвучал голос Певца. В этот раз он шёл издалека, рассказывая о делах возвышенных, событиях отдалённых, но почему-то касающихся и меня.
Вторя блаженному гласу Певца, Змея обвила моё тело кольцами несколько раз, а я, не боясь нисколько, отдавался полностью её игре. Однако, через упругость и ритмические движения её тела, я почувствовал, что неприемлем для неё. Что-то я делал, всё более раздражавшее её. И тогда она сделала резкое движение: её тяжёлая, будто в броне голова, отпрянула от меня, и в мгновенном броске ужалила меня.
Змея ужалила меня в шею, и в следующее мгновенье яд достиг мозга, диким спазмом у меня перехватило дыхание, остановило сердце, и наступила смерть. Однако в засмертии я продолжал чувствовать и видеть. Я видел, как Змея обратилась снова в девушку, а моё безвольное тело упало, словно кукла. Затем девушка сделала мне книксен, и опять удалилась с авансцены.
Между тем, Музыка не умолкла, она приобрела какую-то другую, задумчивую тональность, и в такт ей интонации Певца сообщили: «Эта сцена – суда и исполнения. И это не очень сложный из вопросов. Ты приговорён к смерти, и приговор исполнен, как и положено у истинных людей».
«Но за что?! – я удивился чрезвычайно. – В чём моя провинность?»
«Твоя провинность – в отсутствии любви. От любви всё начинается и кончается у смертных. Смотри, как красиво вы сыграли эту сцену. А это значит, что ты обжаловал свой приговор».
И дух мой снова вошёл в тело, оно ожило, и восстало. И я, влекомый жаждой познания, продолжил свою игру. Я сделал всего лишь несколько движений, и закулисный Певец их понял и прочёл. В его новой песне я услышал: «Доволен ли ты Исцелительницей Боли? Хорошо ли она сыграла для тебя? Именно с этого начинается любовь» И я, боясь потерять свою спасительную тропу, отвечал: «Танец мой ныне, и далее будет только с ней».
Голос Певца, уже всё зная про меня, снова открыл дверь. Теперь Танцовщица вышла в маске. И маска та была обезображенной Медузы. И когда девушка опять затанцевала – то всё вокруг начало превращаться в хаос и бессмыслие. Все вещи в моей спальне до абсурдности исказили свои черты. И моё лико превратилось в безобразное, покрытое коростой, и тоже стало маской, самой унизительной маской, в какую я только облачался. Я был в высшей степени дисгармонии своего лица. Но вдруг Танцовщица сняла маску Медузы, и оказалась прежней – милой и простой – и всё вокруг, включая моё лицо, возродилось по законам красоты.
И снова Танцовщица начала танец, но уже под другой маской – богини прекрасной во всех смыслах – и от её волшебного взгляда стал расцветать вокруг нас райский сад. И оттанцевав, девушка опять удалилась в неизвестность. Однако, Певец мне пояснил: «Ты видел ристалище – Театр. Подиум гениев, и их приют. Только они вольны в словах и позах».
Я вопросил у своего повелителя Певца: «Лицо – самая неприкосновенная часть тела человека, разве возможно такое надругательство над ним?»
На это Певец мне отвечал: «Нет предела осквернению людей, как нет предела и возвышения у них. Слушай слова – в них бесчисленное число определений».
И когда вновь вышла молчаливая девушка, то была она одета шикарно, как царица – в дорогое, в золоте платье, и в короне блистающей на голове. И опять она начала танцевать вокруг меня, однако не приближаясь слишком близко. И вдруг она сделала выпад по отношению ко мне, и чем-то острым ударила мне в лоб. После этого она начала смеяться от души, и ещё неистовей кружиться. И чем более глаза мои заливала кровь, тем более эта царица смеялась надо мной. И отыграв этот акт, она опять удалилась за кулисы.
Я внимательно прислушался к голосу Певца. Он объяснил мне и это действие: «Царица поставила тебе клеймо раба. Кровь уймётся, и клеймо станет незримым, как у многих из людей, но главное – только ты об этом будешь знать. Ибо ты – раб добровольный, как и все».
«Но я никогда добровольно не стремился быть рабом, – ответил я на это. – Я хотел лишь понять идею рабства у людей».
Певец мне пояснил: «Я знаю истину о свободе и рабах, а тебе предстоит узнать, какова её цена».
«Я мечтаю о царстве свободы, – отвечал я запальчиво Певцу, – и я всегда был свободным для себя!».
«Никто ещё в этом царстве не выходил из образа раба, – открывал свою истину Певец. – Ведь никто из людей не знает, что такое лёт. Ибо только летающие уходят безнаказанно от оков».
И снова, по зову Певца вышла Танцовщица. И была она опять во всём лёгком. Платье из тонкой ткани, переходящее в лёгкую юбку чуть выше колен, и цвет одежды бледно-розовый, воздушный, и чуть скользящая в воздухе походка, подчёркивали условность платья и волшебство заключённого в нём тела.
«Кажется, я давно слышал про неё, и с ней летал во снах. А ныне меня одарили полноправным волшебством. То ли мечта меня преобразила, то ли я сам мечту осуществил», – я продолжал вести с Певцом свой диалог.
И тогда Певец завёл совершенно иную песню: «Довольно нам языка смертных – лицедействовать, лгать, воображать. Вот слово, мной найденное между звёзд: Любовь. Это слово весомо для всех одиночек, ходящих в темноте. Это слово откроет Бессмертие твоё. Иди, и оттанцуй, что положено тебе».
Мы начали с девушкой танец, абсолютно мне неведомый.. К моему удивлению, тело моё сразу уловило все движения её, и вошло с её телом в такт. Танцуя, мы обнялись, потом слились губами.
Что это были за существа иного пола? Они всегда приходили, как чужие – но должен ли я был с ними воевать? Я мир творил руками и губами – и я ужасался, не верил такому волшебству!.
Я очень спешил. Я всё ещё думал, что это какая-то насмешка надо мной. Остатки одежды её улетали, словно птички. Всё, она была раскрыта. Не было тайн больше у неё. Бледность, изгибы, волосы – я стоял ошеломлённый.
Сокровищница Вселенной – вот что было её тело. Она улеглась на постель, протянув мне навстречу руки. Вслед за этим она проговорила первые слова: «Взамен ушедшего твоего, придёт к тебе моё. Отныне это будет лучшая часть наших половин».
Тело её было отголоском зверей, змей и птиц. Оно оказалась им родня – и это была главная загадка, которую я разгадал. Мы делали вещи невозможные для смертных. Мы совершали совместный танец плоти. Она раскрывала себя всю, до самого конца. А я должен был этот танец завершить. И я опять, опять спешил – ведь я это делал в первый раз.
Мы вошли в Храм, нам подаренный богами. Мы оказались здесь непосвящёнными, слепцами, Как будто Храм этот был кем-то проклят и забыт.
В двух ипостасях она была – рабыней и богиней. И я сражался с её телом, и я побеждал, но что-то иное, зачёркивало тело. И я узнал, что любовь – это таинство, противное войне. А она уносила моё тело в немыслимую глубину.
Мы уподобились бессмертным – испив напиток от богов.
И когда я, после миротрясения лежал с ней рядом, то глас Певца сказал: «Есть Книга у меня, в которой собраны все походы во Вселенную, всех разумных со всех её планет. Слова, фото, рисунки, – и я увидел в сознании своём чёрный фолиант, парящий где-то между звёзд. – Для вас, влюблённых эта Книга – Дверь. Лишь стоит открыть её, как вы во Вселенную войдёте. И там будете вечно переплясывать свою Смерть. А в этом и есть Бессмертная Любовь. Ты готов идти с ней во Вселенную, на Край?».
«С ней всё открыть и всё закрыть, – ответил я. – С ней мне пропасть в любых глубинах. С ней мне умереть, и воскреснуть – навсегда».
Так я был в тайные знания Книгой посвящён.
Девушка с нежностью прижалась ко мне. Я увидел, как Книга открылась, и тотчас вокруг возникло звёздное пространство. Оно расширилось, обрело объём. Мы встали, и держась за руки, в него вошли.
Мы начали новый танец плоти.
Я оглянулся – мы всё далее уходили во Вселенную. Столько звёзд, мне незнакомых, зазывали нас. Любовь прощалась с моей Землёй, и уводила меня прочь. Впереди нас была дорога на двоих.