Лужи, листья и дым – жёлто-серая пустота. Рисовать бы тебя в серо-жёлтых полутонах, акварельной бумаге всю тебя передав – и фигуру, и смех, полосатый зелёный шарф, все твои «я не знаю», «помню» и «не люблю», и привычку неспешным взглядом искать Луну, и попытки не верить, что всё короче день, и попытки не видеть собственных узких стен. Выходить, убегать от рутины и от себя, и не быть, кем хотелось – но всё пытаться стать. Эта осень пройдёт, как десятки таких за ней, и ты станешь другой – спокойнее и сильней. И ты больше не будешь чьё-то искать плечо, прекратишь говорить ненужное ни о чём, и всё будет, конечно – но в этот раз с тобой, а ноябрь, конечно, кончится и пройдёт.
Ты запомнишь не листья, а их горьковатый дым. Я на каждом листе, без гуаши и без кистей рисовал бы тебя, как Дега своих балерин – чтобы видели образ, мгновение, просто тень. Я бы прятал тебя на полях или между строк, шифровал бы тебя неразборчиво и везде. Я ловил бы все звёзды, если бы только мог, и дарил твоё имя каждой такой звезде. Это будет последний месяц среди тепла, а потом всё исчезнет, что вызывало жизнь, и зима не уйдёт, наверное, никогда – но храни эту жизнь, пожалуйста, сохрани. И октябрь продолжит где-то в твоей груди отцветать, выцветать, осыпаться сухой листвой.
Точно там же, где он – глубоко у тебя внутри – я останусь никем, но останусь всегда с тобой.
Дальше – только зима, сине-белая пустота. Рисовать бы тебя в жёлто-рыжих полутонах, дуновением ветра, шелестом на ветвях, тёплым солнечным светом в тусклости ноября. Никогда не суметь дотронуться до тебя, находить тебя в письмах, фото и даже в снах, и акриловой краской будто бы приближать, каждый штрих – это мелкий, но это всё же шаг. Не смотреть на тебя, не касаться твоих волос – но любить, не до боли и точно уж не до слёз, даже если зима не кончится, и за ней не наступят ни март, ни оттепель, ни апрель.