Ноябрь. Это небо сочится
Ядом.
Мои глаза блекнут, словно рисованные,
Как у куклы.
Чахлый свет чужих окон
Дохнет, не в силах покинуть
Рамы,
Я еще жив. Словно бы должен
Кому-то.
Пусто.
Отвратно.
Гнусно.
Разумеется, все перемелется, все переменится, ведь вертится-крутится чудо-мельница, как и мы, она чья-то вечная пленница, но все вертится, вертится, вертится, как змея в костре, словно жена-изменница, мечтая отчаянно свалиться с этой поленницы, где любое полено смертью тысячелетий меряется, где расстаются те, кого угораздило встретиться, где стараются верить, но, почему-то, не верится –
А мельница крутится, крутится, крутится
Вертится.
Ее жернова сотрутся,
Увы,
Не скоро.
И этот яд, что капает с неба,
Не смоет проклятый
Город.
Я молчу.
Отстраненно чувствую холод
И это прекрасно.
Это, хотя бы, почти что ясно.
Я улыбаюсь.
Напрасно.
Ноябрь. Это небо сочится
Ядом.
Одиночество – мной прикормленный пес, что неотступно
Рядом.
Рядом всегда. При свете. Во мраке.
Плевать.
Разве можно бояться своей собаки?