К прошлому тянут провода или проводы.
Передо мной тарелка недоеденного.
Собрано всё.
На ней в общем-то фрукты.
Некоторые сгнили.
Отдельные превратились в картофель.
Любые фрукты становятся вскоре картофелем.
Часть до сих пор жива.
Говорят, многое сейчас хранит свежесть.
Есть, есть вполне приемлемые.
Они лежат рядом с гнилью.
Да и тарелка тоже пошла плохим.
Всё не вовремя.
Всё в этой жизни не вовремя.
Часть сгнивших фруктов - подарки всё ещё живых людей.
Людей, давно переживших свои фрукты.
Есть и хорошие родители плохих фруктов.
Я им обещал.
Я им многое когда-то обещал.
Я обещал многое им, которыми они были когда-то.
Меня не отпускает одна мысль.
Нет, две.
Не съев, я позволил части фруктов сгнить не во мне.
Съев, я мог избавить часть фруктов от гниения.
Нет, три.
Сволочь я или тот, который решил?
Ну просто лежит - и пусть лежит.
Позволение вещам быть этими.
Просто решил не трогать.
Или даже потрогать, но дальше ни.
Тарелка растёт и плохнет.
Я чем позже, тем реже к ней.
Она конечна, но есть ли что-либо бесконечней?
Есть ли что-либо безысходней?
Есть ли что-либо, более внятно объясняющее, на что я потратил жизнь?
Есть ли жизнь за пределами того, что нужно?
Того, что необходимо?
Того, что был должен, раз уж пообещал?
Поле тарелки становится жидким.
Это в свойствах всего: всё постепенно становится жидким.
Поле тарелки проливается через края.
Поле тарелки уже не локализовать.
Не собрать.
Не очистить другие поверхности.
Не очистить другие ёмкости.
Не очистить другие воздухи.
Кажется, эта тарелка кольцами, а я ей - Сатурн.
Нет, я мог бы. Но не сейчас.
Было бы здорово сделать всё, что должен.
Было бы здорово сделать всё, как должен.
Было бы здорово сделать всё, когда должен.
И вроде даже сейчас не поздно.
Но я смотрю на тарелку.
И она на меня смотрит.
И я вижу в её непрерывном смотрении одну мысль.
Да, одну.
Ну точно одну. На меня.
"Вроде лежит, и пусть лежит".