Вся жизнь перед глазами
У края жизнь теперь моя земная…
В ночи сквозь щель одна луна глядит,
Немым укором душу распиная.
По-волчьи жёлтый глаз её сердит.
Сижу в оковах, путь свой вспоминая,
Застенка камень мысли холодит.
Нас с братом в кандалах свезли в столицу,
Избив жестоко, бросили в темницу.
Мне не заснуть сегодня ни вполглаза,
Нам точит острое железо кат,
Пока не кончу грустного рассказа,
Толпятся мысли, вороньём кружат.
Свидетель будет ночь лишь одноглаза.
Что ж руки так предательски дрожат?
О душах сыновей перед иконой
Мамаша ночь, поди, стоит склонённой.
Но плакать Стеньке как-то не пристало,
Узнает каждый, кто листки прочтёт,
Что в двадцать лет казачество избрало
Меня уж вожаком, и всяк пойдёт
За мной, знать слово верное признало.
Но где же где случился мой просчёт?
Когда казнил Ивана Долгорукий?
Святым тогда поклялся мстить ворюге.
Пускай лишь Бог меня осудит строго:
Гордыню тешил Стенька атаман,
Не чуя над собою рока злого,
Я власти первый раз хлебнул дурман,
Как реку вспять, не возвратить былого,
Лишь в сердце будет вечно брат Иван.
В итоге смерть приму я как разбойник,
Мне жить недолго, я уже покойник.
С младых ногтей мечтал о жизни вольной
Я для казаков на родной земле,
Безбедной жизни сытой и довольной,
Без горестных раздумий на челе…
И вот теперь сидим в кутузке стольной,
Пока судьба решается в кремле.
За волю я поднять народ дерзнул,
Петух восстанья красный полыхнул.
Там по весне тюльпанов перезвоны…
Как будто наяву донская степь.
Хлебов озимых нивы золочёны…
На крыльях мне туда бы улететь
И навзничь в ковыли упасть шелковы!
Что толку о прошедшем сожалеть?!
Эх, счастья растерял я все подковы,
Терзают плоть проклятые оковы.
На Дон бежал народ закабалённый,
Стенать не в силах под пятой бояр –
Голодный сроду, с детства ущемлённый,
Ища в казачестве лихом стожар.
Вся голь, мужик, неволей зачумлённый,
Хлебнул свободы сладостный нектар.
Как порох гнев их – поднеси лишь спичку,
Пиратничать пошли: «Сарынь на кичку!».
Крушит и жжёт ватага удалая,
Две тыщи человек собрал отряд,
В сундук забила жила золотая
А в сердце татей пресыщенья яд.
Есть заповедь: «Не укради» святая,
Погромами уж юг Руси объят.
Земная твердь дрожит и небосвод –
Стрельцов нещадно бьют и воевод.
Вот страшный бой у острова Совиный,
Где персы нас рубили не щадя,
Веля бойцам блюсти указ царя змеиный.
Свирепо казаки под клич вождя
Весь флот Мамеда стаей ястребиной,
Умело, тридцать стругов поведя,
На корм морским пустили жадным рыбам.
Власы на темени от криков – дыбом.
Лишь хана сына с дочерью приветил.
Пленённый красотой, провёл с ней ночь,
Дружины ропот, ярость утром встретил,
Что словно мусульман, я хана дочь
Женою при живой жене наметил.
Невинную я ухнул за борт прочь.
Поддавшись чарам смуглой персиянки,
Забыл в чаду любви глаза славянки.
Не стал губить братишку – иноверца,
Стал тише ропот вольных казаков.
Ах, как княжны глаза избыть из сердца?!
Нарушив тем другой закон христов.
В ушах стоит доселе крик предсмертный
И свист разбойный пьяных мужиков.
Прости жена! Хоть знаю, нет прощенья…
С тобою встречи жду в час воскрешенья.
В душе страдаю, на людях смеюсь…
Меньшого – Фролку я позвал в отряд,
Мечтая скинуть барской власти груз,
В сердца нужда, людская боль стучат,
И он малец, пацан, - совсем не трус.
Эх, не дождётся наша мать внучат!
Направил царь на нас велико войско
Державы рабское сберечь устройство.
Кривая сабля Стеньку под Симбирском
Настигла. Весь изранен зверски был.
Господь дарит здоровьем богатырским
Тогда я выжил, не утих мой пыл.
Сберёг, спасибо, лекарь монастырский
Язвину вовремя на ране вскрыл.
Не чаял ускользнуть из рук костлявых,
И снова первый в сечах я кровавых.
В кудрях моих лишь первые седины,
Я духом твёрд и крепок мой хребет,
Но в смерти скольких душ мы все повинны,
Опять нарушен божеский завет
И это горче для души - полыни.
Пред очи жизнь встаёт, как полубред…
Как предан был своими ж казаками,
Что жить осёдло вздумали домами…
В Москвы застенки брошены мы с Фролкой,
Бесславно кончена моя игра,
И жить осталось нам совсем недолго,
Предстать у трона Вышнего пора,
Но встали за свободу Дон и Волга
Народ заели баре до нутра.
Я смерти не страшусь. Такая доля.
Казачьему народу люба воля!
Прошу у нашей матери прощенья.
Наедине слезами орошусь;
Прошу у Бога: «Дай снести мученья».
Как жалко брата! За него молюсь –
Грозят жестоки пытки в заточенье.
Мучителям в глаза я рассмеюсь.
Что ж, весть о нашей казни грянет вскоре,
Лавиной тягостной на матерь ляжет горе.
Встаёт, чтоб бередить мне сердца раны
Пред взором внутренним вся жизнь опять.
Такие родились мы - бесталанны –
Страданья самым близким доставлять.
Зудится, ноет тело, просит бани,
Мне перед смертью только помечтать.
Сломили вольнице казачьей крылья,
Готов оковы грызть я от бессилья.
Земля моя, как много льётся крови!
Ведь равно солнце делит свет на всех
За что страдают дети наши, вдовы?
Для праздной жизни барской и утех?
Дьячки их обирают – богословы,
Теперь на душу их возьму я грех.
В жестокий век заброшенный судьбою,
Поймёт когда-то люд, чего я стою.
От гнева воевод, оков боярства,
Спаси вас Бог, не дай глумиться злу.
Моей душе не светит божье царство,
Смиренно к Богу вознесу хвалу,
За муки все земные и мытарства.
Скучаю по домашнему теплу…
Не вырвут Стеньки стон из тела каты,
Дай силы Фролу, Бог: молюсь о брате.
30.09.2019 Т. В. В.