О танцовщица, ты всё горе уносишь с движеньем,
Сонмы обид уводя, как ты умеешь унять.
И завершившийся вихрь - дерево после круженья,
Как в него весь заключён бешеный год, уходя.
Разве не ты, обведя, кругом его укачала
так, что вершина его из тишины расцвела?
И не была ли она жаром, когда обнимала,
Летом бесчисленных солнц и теплотой исходя?
Но и он тоже носил древо твое для экстаза,
И не его ли плоды - этот созревший кувшин,
Зрелый в полосках своих и эта спелая ваза?
Если картину желать, не сохранился ль для нас
Этот рисунок бровей темных, что был с ускореньем
Создан на той же стене, где ты являлась в движеньи?
***
XVIII
T;nzerin: O du Verlegung
alles Vergehens in Gang: wie brachtest du's dar.
Und der Wirbel am Schlu;, dieser Baum aus Bewegung,
nahm er nicht ganz in Besitz das erschwungene Jahr?
Bl;hte nicht, da; ihn dein Schwingen von vorhin umschw;rme,
pl;tzlich sein Wipfel von Stille? Und ;ber ihr,
war sie nicht Sonne, war sie nicht Sommer, die W;rme,
diese unz;hlige W;rme aus dir?
Aber er trug auch, er trug, dein Baum der Ekstase.
Sind sie nicht seine ruhigen Fr;chte: der Krug,
reifend gestreift, und die gereiftere Vase?
Und in den Bildern: ist nicht die Zeichnung geblieben,
die deiner Braue dunkler Zug
rasch an die Wandung der eigenen Wendung geschrieben?