Тучи, собравшись в кружок, образуют скопление. Из-за них ночью я не вижу скопления звёзд, потерял ориентир, ту толику доверия. Не найти мне дорогу (или себя?) в этом аде, событий пучины. Или паутины разных сект, тупых кружков, божка в которых восхвалять готовы, за искупление надуманных грехов. Меня тошнит, они готовы сдать индивидуальность, ради индульгенции, клочка бумаги. Хотя... Нет, всемирное резонёрство пугает меня до адских чертей, до потери пульса, хоть он и так уже давно неровно бьётся. Каждый готов друг-друга продать за ровные стопки билетов банка злых "приколов". Я постарел, лишился счастья и добра. Продавцы воздуха повысили цену, меня ломает, прошу кислорода. Счастьем в пакетике не насытишься, в карманах ни гроша. Голова пошла без меня, ища конец круга. В поисках лазейки обвиваю руками врача, крича о бессмысленности бытия, ломаю ключицу о холодную гору льда происходящего со мной дерьма.
–Вы отравились реальностью, мой друг, живите, Бога ради – коновал с гнилой усмешкой, устремив свой скисший взгляд на мой рубцованный отсек бездушный, дырищу в плоти.
– Но я хочу назад, обратно в детство, хочу по улице ходить с улыбкой, а не бродить бесцельно. Хочу любить людей, тепла в избыток, объятий нужное число. Не быть обузой, белым вороном понуро свесив чело. Ведь что-то можно сделать? – губами еле волоча твержу сквозь боль ему на ухо. Ответа нет, как нет и смысла, дома пусто, свет не нужен. Темнота даёт апатию к будням. Мои язвы кипят, как от сплава свинца. Три куба галоперидола, Меня снова ломает, хочу добра, но получаю лишь номерную робу, белый билет, в один конец несёт он. Выхода нет, спастись не выйдет, я слишком многое сказал, тем самым себя выдал...
XXVIII.II.XIX