Глупость и мудрость с такой же легкостью
схватываются, как и заразные болезни.
Поэтому выбирай себе товарищей.
Уильям Шекспир
Ну, допустим, «подхватить» мудрость – кто откажется!? Хотя, не спешите поддержать сие предположение. А эта вот фраза из Библии: «Многие знания — многие печали» разве мало о том говорит. Можете и возразить: «Так, то - знания, а не ум». А вот в ответ, я позволю себе привести мысль безмерно уважаемого мной человека:
«Глупость – ценнейший дар. Но тот, кто её утратил, никогда не приобретет её вновь. Она спасает, как шапка-невидимка от опасностей, перед которыми бессилен интеллект, глупость их просто не замечает» Э.М. Ремарк «Тени в раю».
Многие книги этого великого и знающего жизнь, автора я прочитал и не по одному разу, и не только на русском языке – но эту не читал. Да хотя, если бы и прочел – не думаю, что захотел бы остаться надолго с этим ценнейшим даром добровольно и сознательно. Вы знаете – это происходило со мной всю основную часть моей жизни, как-то, само собой, бессознательно и непроизвольно. Наверное, природа меня сделала таковым, а внушить мне обратное поведение -осторожное, разумное и выгодное для меня, в первую очередь, никто из взрослых или не счел нужным, или им было просто некогда – да они и сами так жили. И лишь в трудные минуты борьбы со смертью могли себе позволить уже «взяться за ум», а может, ими и мной так повелевало Небо и наши Судьбы.
Сейчас я уже потерял этот ценнейший дар - и если и поступаю глупо, то только когда тороплюсь или по старой въевшейся привычке. Теперь мой интеллект уже многое замечает, а память – нет-нет, да и предаёт меня тем, что я всё чаще и охотнее вспоминаю, из прошлого, плохое нежели хорошее и счастливое. Но, тем не менее, отчетливо осознаю, что всё счастливое произрастало именно из моей безрассудности, смелости и глупости. Наверное, сейчас уже выработался иммунитет к этой «заразе» и я перестал воспринимать её, как болезнь, приносящую счастье и не позволяющее всерьез относиться к трудностям. А обрести её и заболеть ею снова – как метко подметил Ремарк – очевидно уже нельзя. Зачем же тогда я пишу на эту тему – ввожу читателя в заблуждение, ступор и раздрай. На такие вопросы я всегда отвечаю одинаково: «А пусть знают! И не говорят потом, что им этого не говорили!». А они всё равно будут делать неразумные вещи и поступать не по уму – так ведь, может раньше одумаются, спохватятся, начнут анализировать, да и сокрушаться будут меньше, думая, что они одни такие.
Отчего именно «презервативы» - неужели нельзя было выразиться по этому поводу вежливее и более литературно. Да оттого, что жизнь, сама по себе совсем не вежливая. А ведь лезут и лезут на самую кручу, хотя и видят, что дальше обрыв – и обрыв осыпается, а выбираться потом будет невмоготу и ох, как трудно. Жизнь, пожалуй, ещё поковарнее будет тех болезней, от которых принято защищаться с помощью презерватива. Если тот дает гарантии «не подхватить заразу» в лучшем случае на 90%, то жизнь – её, гарантию, даёт ещё меньше. А то и вовсе не даёт! А время идет! И все не в сторону умного человека, а скорее – в сторону дурака. Многое из того, что ранее считалось и принималось за ум, доброту, порядочность, вежливость и взаимопомощь – сейчас уже считается за недостаток рассудительность и даже ум. Позволю себе рассказать историю, чтобы уверить вас, дорогой читатель, что слово это использовано, не только и не столько для метафоры и дешевого авторитета, а для пользы читателя, к которой я всегда стремлюсь в любом своем произведении.
Они учились в одном классе, ещё с начальной школы. Она – с пышными бантами, которые затем сменились на всегда тщательную прическу, которая почти каждую четверть менялась: то это было «Каре», то «Гарсон», потом «Пикси», «Сессон» - и только к 11-му классу он все почти понял – наверное, ей важно было показать ему свой удивительный затылочек и обворожительную шею. Он почти всегда, сидел позади и, несмотря на то, что частенько млел от этого «вида сзади» и её ароматов, за которыми она тоже следила, как бы приучая его к разбегу перед высоким полетом в их будущих отношениях, успевал, всё же, на твердую пятерку. Подсказывал? Конечно же! Писал записки – ещё бы! На его обладание ею никто, не только не претендовал, но даже и не осмеливался замахнуться – более того им, двоим всегда занимали два места рядом – и в столовке, и в актовом зале, и в парке на каруселях.
О, их разговоры, по пути домой, вовсе не были «ни о чём»! Но, всякий раз, как только он пытался обсудить с нею интересную книгу, фильм или популярный клип – она всегда переводила разговор на что-то своё:
- Тебе как - мой новый «причесон»? А духи – хочешь узнать их название? – она присаживала его на ближайшую скамейку и вдохновенно, зачастую переходя на шепот, «ваяла» образ того самого флакона изумрудного цвета, - ты знаешь, я даже иногда ставлю его на прикроватную тумбочку – там наверное, море такого цвета. Затем она откидывалась на спинку скамейки – и он точно был уверен – она там, в Италии, на самом её юге.
Потом она спохватывалась, как будто испугавшись, что не успеет поведать обо всём, что так будоражило её душу:
- Ты только послушай, какое звучное название у этих духов: «Соле ди Позитано»! Представляешь, Позитано – такой маленький городок на юге Италии – населения то, всего, каких-нибудь 4 тысячи! А у них уже свои духи есть!
И он пытался представить всё это – нагромождения жилищ в тесной прибрежной полосе, горы, уходящие за облака, затем его мысли перекидывались на незаконченный реферат, на литературу к нему, которую надо ещё поискать в библиотеке…
- Ты представляешь, Руслан, у духов оказывается целых три аромата – и они называются нотами: начальная - она самая коротенькая, так, - пахнула мандарином, лимоном, апельсином минут 15 – и нет её – нет этого аромата – выдохся!
- Ну, да, - вставил Тимур, - пока до школы дойдешь – его и нет! Или ты носишь флакон с собой, в школу? – но она его не слышала - и продолжала уже более таинственно:
- Зато вторая нота называется «Сердечная» - она длится до 5 часов! Вот её ты сейчас, как-раз и слышишь… Ну, что моё сердце тебе говорит? – рассказывай, - и она, схватив его за воротник, так близко притянула к себе, что он не только почувствовал этот самый аромат, но и явно услышал как взволнованно стучит её сердце. – И чтобы хоть как-то усмирить её пыл, невинно продолжил:
- А третья? Она, наверное, самая интересная… - Людмила задумчиво взглянула на него - так всегда глядела на него мама, когда забирала его из садика. Улыбнулась, тоже так же, как улыбалась его мама, когда заранее сообщала ему о сюрпризе, который ждет его дома:
- Третья нота самая стойкая – её хватает на целых 8 часов! У вот этих моих духов – запах, который, кстати, часто называют шлейфом, такое необычное название! Ты ни за что его не угадаешь. Именно так я буду пахнуть утром, когда ты будешь встречать его вместе со мною – ты хотел бы встретить утро в постели, со мною? – и она испытывающее поглядела ему прямо в глаза. А он, в свою очередь удивился её откровенности.
- Смотря чем ты будешь пахнуть, - попытался было, отшутиться он.
- Я буду пахнуть мхом, мой рыцарь – это и есть та самая третья нота! Тем самым – с тех гор, которые будут нависать над нашим временным жилищем. Представляешь, мы заночевали в горах – там такой сладкий и мягкий мох! Обещай, Русик, что ты когда-нибудь отвезешь меня в Позитано - ну, хотя бы на недельку, а!? – Но он, несмотря на свой ещё достаточно юный возраст, уже успел твердо усвоить и причем на практике, что обещать представительницам прекрасного пола ничего серьезного нельзя.
После школы, они оба поступили в Университет – Руслан – легко, а её поступление, как всегда, устроил отец. Она подкатывала к универу на маленькой, но дорогой иномарке, а он обычно шуршал шинами своего старенького, но все ещё надежного велосипеда. По вечерам и выходным встречались в ближайшей кафешке – он, после маминых котлет, пил чай, а она поглощала напитки со льдом и мороженое, болтали весело и непринужденно. В один из воскресных вечеров, Милка предупредила, чтобы он оделся поприличнее – и когда он подошел к кафе, то узнал её только по авто. Она придирчиво оглядела его вечерний туалет, цокнула языком и сказала снисходительно: «Для первого раза сойдет!» Руслана это насторожило – он и так собрал все свои сбережения, которые предназначались для покупки нового монитора к компу, который собирал сам. Она галантно открыла перед ним дверцу и перед тем, как усадить его на сиденье рядом с собой, смущаясь и стараясь сделать это незаметно, положила в его ладонь две пятитысячные купюры, добавив: «Только не заказывай много, но не гонись за дешевизной, как поп. Ну, ты же знаешь – я люблю итальянскую кухню!» - И тут Руслан впервые ощутил – как это горько и обидно быть бедным рядом с красивой женщиной.
А то, что Мила была уже женщиной, Руслан ничуть не сомневался – однажды в парке они сидели на скамейке тесно прижавшись друг к другу. Ему всегда доставляло удовольствие, даже наслаждение одно только её присутствие. И он, не раз, витая в сладких мыслях, представлял, насколько же восхитительнее было бы оказаться рядом с нею в постели. Даже здесь, на скамейке, она была изобретательной и неугомонной – её руки скользили по нему, не зная устали и стыда, тепло и аромат её тела погружал его в такую нирвану неги и сладострастия… Неожиданно зазвонил телефон – звонила её мама – она открыла свою модную сумочку и пока доставала модный, и тоже изумрудного цвета телефон, он краем глаза успел заметить в сумочке красивый пакетик с презервативом.
- Ты всегда носишь с собой этот атрибут женщины, - пытаясь, при этом не выдать своего беспокойства, спросил он. Она сначала вспыхнула – как это она умела делать ещё в школе, но тут же остыла, примирительно заглядывая «в душу и глаза».
- А если насильник!? Вам, мужчинам, - проще – у вас презерватив, уже от рождения – в голове.
- Да!? Ну-ка - вот с этого места, пожалуйста, и попроще…
- Пожалуйста, все вы заморочены на своих науках, идеях, мечтах и ожиданиях – и чтобы в вас «откупорить» и выпустить оттуда мужчину, как джина, надо постараться и помучиться почище, чем с бутылкой шампанского. Запомни, мой малыш, чтобы сделать из сопливого юнца – мужчину – надо очень захотеть и, к тому же – иметь для этого вескую причину.
- Нам всегда говорили, что армия делает настоящего мужчину.
- Армия учит защищать и защищаться – только все это вы потом используете в драках и разборках, а не в отношениях с женщинами. Женщине необходима нежность и любовь, а не грубость и сила.
- Так уж! А отчего тогда на каждом углу твердят, что когда женщина говорит «Нет» - это означает «Да».
- Господи, какой ты ещё дурачок! Давай, лучше, я тебя научу целоваться – хотя бы нескольким способам.
В эту ночь Руслан долго не мог уснуть и ворочался в постели, да так, что мать несколько раз заглядывала в его комнату. Но он не откликался и она в задумчивости отходила от двери, лишь говоря про себя: «Испортит она моего Русика, ох, испортит – наберется он от неё всего плохого».
В ресторане она вела себя поначалу скромно – но потом разошлась не на шутку. Официанту заявила: «Мой мальчик оформит заказ – это не моё дело. Моё дело – танцевать и веселиться». Несколько раз с соседних столиков присылали вино – она отсылала их назад, громко заявляя, что мальчику ещё рано, а она – за рулем. Потом её стали приглашать на танец – от медленных она отказывалась, заявляя: «Будете ещё меня лапать грязными руками!» А на быстрые охотно соглашалась – плясать она умела всегда и делала это под одобрительные взгляды и аплодисменты – может из-за этого ей многое прощали. Руслана охватывало при этом двойственное чувство – гордости за неё и сожаления по поводу того, что его бриллиантом пользуются другие – и он смутно ловил себя на мысли, что он ревнует. Неужели он влюблен – эта мысль не давала ему покоя – он всегда и во всём стремился разобраться до конца.
Под конец вечера, к их столику, галантно испросив разрешения, подсел иностранец. Мила тут же встрепенулась и начала «наводить мосты и справки». Быстро выяснила, что зовут его Антонио – засмеялась, воскликнув:
- Антоний нашел свою Клеопатру!
- No no! Quello era il grande imperatore Antonio! – Мила зашептала на ухо Руслану:
- Нет, нет! То был великий император Антоний, - Руслан ничуть не удивился – он знал, что вторым языком в университете, у Милы был, конечно же, итальянский. –
Остаток вечера пошел насмарку – Мила начала усердно учить Антонио русским словам, попутно выясняя про него: «что и как». На Руслана она больше не обращала никакого внимания – словно включили ей зеленый свет и вся её сущность устремилась туда – в благословенную и такую желанную, для неё, Италию. К удивлению Руслана, на него сразу же стали обращать внимание девушки – они то и дело подходили к столику и испрашивали разрешения у Милы потанцевать с её кавалером. И насколько бы тесно и горячо не прижимались те, к нему во время танца – он не чувствовал при этом даже малой толики от того, что ощущал каждый раз - сидя рядом с Милой на скамейке.
- Всё! Втюрился, по уши завяз, - повторял и повторял он каждый раз, когда его приглашала очередная девушка на медленный танец. А Мила, словно царица его души и его мыслей, уверенная в себе и в нём, продолжала повелевать ему танцевать с кем придется – и всё это только подтверждало его догадку, что он повязан любовью – только вот – чьей!. И эта мысль не давала ему покоя:
- А повязана ли она!? – и только в одном был уверен наверняка: «Он заразился любовью – а вдруг она «не больна», а только играет с ним, как кошка с мышкой?»
Их встречи стали реже – она часто ссылалась на задолженности, которые надо ликвидировать, зачеты, экзамены, проекты… Но, он то понимал, что стоит за всем этим. Во время коротких и редких встреч, она пыталась уверить его что ничего страшного для их взаимоотношений не происходит, отшучивалась, но он чувствовал, что с ней происходит что-то важное – и она пытается справиться с этим важным сама. Потом она объявила ему, что уезжает на месяц в Италию, но видя его упавший взгляд. Поспешила успокоить, что это, всего лишь языковая практика.
- Тебе мало этой практики с ним здесь – уже наверное «до блеска» изучила весь его словарный запас.
- Не говори так про него – Антонио – хороший человек, более того, даже достойный…
- Достойный чего, а вернее, кого – тебя.
Но Мила быстро успокаивала его – она ещё не разучилась это делать – обнимая и лаская его, как мать своего малыша, приводила его в равновесие и к прежней безоглядной влюбленности. Когда она вернулась из Италии – он долго присматривался к ней, как присматривается человек к новой местности, к новому жилищу. И она это сразу же почувствовала – их встречи стали, как и прежде желанными и частыми. И он вновь отдался воле своих чувств и потаенных желаний – и она это быстро уловила, а может, пришел тому закономерный срок.
В один из своих счастливых дней он торжественно объявил ей, что теперь он дипломированный специалист и может делать всё, что хочет.
- Так уж и всё, - с улыбкой произнесла она, - да, можешь меня поздравить.
- Что же, - задумчиво произнесла она, - это дело стоит отметить!
- Что, опять ресторан, - он опять вспомнил тот злополучный вечер, за отсутствие которого, в их жизни и любви, он бы многое отдал.
- Нет, на этот раз мы отметим это событие в гостинице – ведь ты теперь свободен, да и у меня есть свободных целых два дня, - и невинно спросила, - у тебя, надеюсь, найдутся средства для джентльменского набора – только учти… роз должно быть больше девяти, а шампанское – самое дорогое.
- И непременно – итальянское, - спросил он с вызовом.
- Не обязательно! Лишь бы самое дорогое и из самого дорогого магазина, конфеты – на твое усмотрение, но тоже самые дорогие. Справишься? Если нет… – и она было потянулась к своей сумочке, но он остановил её:
- Я не успел тебе сказать, что я уже работаю на пол ставки на «ящике» - там, скорее всего и останусь работать дальше, в штате.
Мила опять поглядела на него внимательно и как-то оценивающе – так она никогда не глядела на него прежде. Но он быстро справился с этой мыслью.
- А когда… - но она не дала ему договорить, неспешно и глядя ему в глаза, сняла сумочку с плеча и специально открыла её пошире, как бы демонстрируя её отделения и карманчики. Но он, конечно же, догадался, что всё это она проделала с единственной целью, чтобы он убедился – презерватива в ней нет! Потом достала ключ от гостиничного номера и подала ему:
- Смотри не потеряйся! Номер 24, буду ждать в пять. Мать предупреди, что не будешь дома два дня – предлог можешь придумать любой – вплоть до правды. И не заморачивайся - обо всем побеспокоюсь сама, у тебя, кстати, какой размер – всё ещё 48-й или уже взматерел.
- С тобой не поматереешь, - попытался было, отшутиться он.
- Завтра совсем волком станешь, - и она засмеялась как–то, совсем незнакомо, отчаянно и призывно – ему даже показалось, что, наверное, так воет истосковавшаяся, одинокая волчица.
Назавтра, Руслан сгреб всю свою наличку и отправился готовиться в новую жизнь. Больше всего ему пришлось провозиться с выбором роз:
- почему именно больше девяти – его образования, для решения этого вопроса, никак не хватало. Пришлось, немного стесняясь, обратиться к милой девчушке в цветочном бутике – наконец, он, не таясь, выложил ей все подробности. Девушка смерила его взглядом, с головы до ног и задумчиво произнесла:
- У вас это в первый раз?
- Что именно?
- Ну, джентльменский набор, - и доверчиво улыбнувшись, негромко хихикнула в кулак, - 13 – число так себе, несчастливое – а вот пятнадцать, думаю, будет в самый раз – лучше уж пусть розы останутся, чем не хватит. Да, и красный цвет, пожалуй, во всяком случае, не оскорбит.
- А чего не хватит то? – с этим вопросом в глазах Руслан и покинул бутик. Прочитать его взгляд, а тем более ответить на него она, конечно же, не сочла нужным, более того – тактичным.
Чтобы не беспокоить, и так достаточно взволнованную мать, он не стал наряжаться в костюм – оделся легко и даже спортивно - и под изумленные и недоуменные взгляды матери отправился к двери, решительно бурча по пути:
- Мама, я уже взрослый – за меня не бойся и не волнуйся…
24-й номер он нашел быстро, предложившей помочь ему горничной, неуклюже сунул в карманчик шоколадку и шепнул:
- Провожать не надо – сам найду, - дверь номера была приоткрыта. из номера доносилась музыка – слава Богу – не итальянская. Людмила сидела в кресле и задумчиво глядела в пол – он впервые увидел её такой..
- Ну и что? Ты пригласила меня – погрустить со мной на пару.
Она взглянула на него таким долгим взглядом, казалось в нем была вся его с ней общая жизнь – школа, встречи, расставания, недомолвки, долгие наши беседы на нашей скамейке под плакучей ивой…
- Уж, не думаешь ли ты уйти назад, шалопай бестолковый! Неужели я тебя так ничему за все эти годы так и не научила. –
- Я, вот тут, всё выполнил, как приказано было…
- Сразу видно, что армия тебя обошла кругом – испугалась! – и она засмеялась таким же смехом, к которому он привык, даже прирос всем своим нутром. Позвонила мать – она взяла из моих растерявшихся рук телефон, приняла звонок и внятно, почти командирским голосом произнесла:
- Нина Николаевна – ваш сын на двухдневных армейских сборах, прошу без уважительных причин не беспокоить, - затем она вынула из телефона батарею и спрятала все в тумбочку.
- Ну что там у тебя с букетом, - и начала медленно считать розы, время от времени поглядывая, то насмешливо, то слишком серьезно в сторону Руслана, - Н-да, самомнения тебе не занимать – сам додумался или кто подсказал?
- Я постеснялся подробнее девушку расспросить – почему именно пятнадцать – я бы мог и больше купить.
- Ладно, придет время – поймешь. Это жизнь, а не высшая математика – иногда и академик ведет себя в ней, как первоклассник. Видно слишком осторожно я тебя учила жизни, почаще надо было снимать с тебя этот самый презерватив осторожности. Но ещё время не всё упущено – наверстаем. А шампанское? Правда, самое дорогое – событие то, у нас - знаменательное!
- Самое, что ни на есть! И даже две бутылки.
- Это правильно ты поступил – одной, для двух трусов будет, пожалуй мало.
- Ты тоже трусишь? - неуверенно протянул Руслан.
- Ещё как! Но ты не волнуйся – спиртное делает чужими все их тайности, не только у баб, но и мужиков, тоже. А сейчас айда в ванную – знакомиться будем.
Руслан привык за все эти годы подчиняться Людмиле – поэтому и пошел за нею, как бычок на привязи.
- Значит так, давай по честному – одну одежку ты с меня снимаешь, одну я, с тебя. Куда нам спешить. Потом посчитаем – у кого больше одежек – тот и трус, в смысле заяц – договорились!?
Он будет помнить всю жизнь эти два дня и две ночи, да и она, верно, тоже не забудет – потому, как сама писала сценарий их восхождения на вершину любви. Молчал как малыш, только жмурил и таращил глаза и один только раз посмел спросить, когда всё это случилось:
- А почему ты сломала сразу две розы, - и пытаясь догадаться, выпалил, - хочешь чтобы всё побыстрее закончилось?
- Дурачок, я же тоже сломала тебя, только и ответила она устало и вскорости заснула.
Он долго глядел на неё - спящую и никак не мог наглядеться, пока и его самого не сморили сон и усталость. Проснулся неожиданно, от включенного верхнего света, зажмурился, как это было в раннем детстве, когда они гостили летом у бабушки, там мать утром открывала ставни окон и яркий свет брызгал лучами в окно. Но, здесь был свет от люстры под потолком, на которой висели её кружевные трусики.
- А где мои? – произнёс он почти обиженно.
- А вот они – и она призывно помахала ими, дразня и намекая на то, чтобы он принял условия её игры.
Их гонки по кровати были недолгими, и вновь насытившись любовью, они облачившись в рубашки и закинув его труселя тоже на люстру, отправились ужинать.
Следующий день пролетел незаметно. Холодильник быстро пустел, незаломанных роз становилось всё меньше. Он, как всегда, пытался хотя бы что-то расставить по полкам, а она, улыбаясь только и повторяла:
- Зачем ты так торопишься в завтра – разве тебе сегодня плохо?! И он соглашался – он всегда соглашался с ней. Потому что от неё веяло счастьем и радостью. Расставались с легкой грустинкой.
- А я уж, было подумал, что ты там с этим итальянцем… - она останавливала его и уткнувшись своим лбом в его широкую грудь всё твердила и твердила:
- Да как же я бы посмела вручить свою молодость этому лысеющему итальяшке, когда вся моя молодость прошла рядом с тобой – моим рыцарем, моим Дон Кихотом – который ни на минуту не переставал сражаться с ветряными мельницами.
Он же, в такие минуты думал лишь об одном и вспоминал, при этом, тот вечер с походом в ресторан – те две красные купюры в её руке, свой неуклюжий поступок, когда он вручил официанту «на чай» стодолларовую купюру, и то, насколько была удивлена этим поступком его Мила. Он отчетливо понимал, что рядом с Людмилой у него уже больше не получится быть альфонсом, а значит этого «рядом» уже не будет никогда, а если и будет, то случайно и не надолго. Они оба не вынесут этой ноши – ни он, ни она.
До её отъезда в Италию, у них было ещё несколько встреч – но, в них уже не было той сказки и возвышенности – это был, скорее, крик и зов плоти, который он слышал из её уст однажды, тогда. Уже, провожая её на вокзале – он внес её вещи в купе, до отхода поезда оставалось минут десять и он не удержался.
- Почему именно Италия, Мила!?
- Милый, я такая – такой родилась, такой меня воспитал мой отец. Я не представляю жизнь в полумраке, в неопределенности, летать раз в год на недельку к морю – я не смогу – я люблю море совсем по иному – всей душой и сердцем. Хочу, чтобы оно было у ног, было рядом, чтобы было вокруг много света и тепла, люди чтобы были дружелюбные, а природа - щедра. Теперь, когда не стало моего отца я не представляю, как этого можно достичь иначе.
- А если у тебя будут дети – они будут уже итальянцами!?
- У Антонио не может быть детей – он переболел в детстве…
- А если у тебя родится наш ребенок – ты же не предохранялась.
- Ты же видел, что в моей сумочке не было презерватива – раз ты такой осторожный и умный – спустился бы вниз и купил, разве не так? Защитился бы от моей дурости – и у неё невольно навернулись и заблестели слезы
- Отчего ты так легко отрекаешься от нашей любви, Мила? Не верю, что вся причина лежит только там – в Италии. – не унимался Руслан.
- Русик, милый мой человечек – ты же умный – пойми и прими и мою женскую мудрость, хоть и считаешь меня дурочкой. Небо так же завистливо, как и люди – оно всегда забирает у любящих или их любовь, или одно из любящих сердец. И есть лишь один способ противостоять этому – расстаться, оставаясь в любви. Попросили всех провожающих выйти и он ещё долго стоял на перроне, глядя вслед удаляющейся из его жизни любви.
Руслан, потом ещё долго не мог осознать реальность всего случившегося с ним и с его Милой. Приходя в парк и садясь на их любимую скамейку, он почти явно ощущал, что его жизнь дала сбой и остановилась, а сердце тоже не хочет стучать так, как стучало прежде, когда рядом была она. Он вспоминал её последние слова, которые она сказала уже в тамбуре:
- Твои дети – это твои приборы – им и отдавай свою душу. Мало будет – влюбись, но не в такую, как я – чтобы никогда и ни в чем не надо было надевать от неё презерватив. Она тоже родит тебе детей. Я на тебя не обижусь и не разлюблю. Уже много позже ему попались на глаза строки Альбера Камю:
«Жизнь слишком быстро входит в привычку. Хочешь заработать деньги, чтобы жить счастливо – и в итоге все силы, весь цвет жизни уходят на их добывание. Счастье забыто, средство принято за цель».
Так что же, зря в один голос твердят мудрецы, что «жить надо сегодняшним днем и именно в нем искать своё счастье». Но, он то понимал, что этот «сегодняшний день» для него, уже кончился. А настанет ли другой – ещё вопрос. Может всё дело в том, что он неправильно выбрал свою цель – и от этого их счастье так быстро кончилось. И существует ли вообще такая цель, при движении к которой счастье не кончается. Потом он успокаивал себя тем, что все же: «Человек создан для счастья, как птица для полета» - вставал и уходил домой. Втайне, слабо, но все же надеясь, в глубине души, что счастье его ещё впереди и обязательно настанет – ведь, он же создан для него, а следовательно оно непременно будет. Потом, неожиданно останавливался от накрывшей его мысли:
- Может, в нем, теперешнем, уже так мало глупости, чтобы быть счастливым!? Может, права была Мила, тысячу раз права, что выкинуть надо этот самый презерватив из головы – бросить осторожничать и всего бояться – а надо просто жить, любить, делать все, что только пожелает душа . Ведь счастлив же, он был тогда, с ней!!!