Би-жутерия свободы 49

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 49
 
Фанаберия долго не решался беспокоить Хозяина, обладавшего недремлющим оком акулы и не любившего, когда его дёргают по пустякам, ведь и копировальной машине чужих мыслей и идей, достойных стать великими, необходим отдых. Но залежавшееся «Дело» выглядело неотложным воротничком. Нарком, ненароком поправив пенсне, миновал ромбовидную охрану импотентов в третьем поколении и постучал в дверь кабинета Со-со.
В ответ раздался раздражённый голос Хозяина: «Вхады, кто смэлый». Обладатель пенсне, обнаглев от страха, приоткрыл дверь в приглушённый свет и неуверенно прошагал в сторону предмета неугасаемого интереса и дыма, заполнявшего комнату не оставлявшую место для раздумий. На Фанаберию пахнуло ароматом «Герцеговины флор». На столе стояла пушка с колёсами навыкате, направленная на дверь и готовая к выстрелу в любую минуту.
– Зачем пожаловал, душа лубезный, в столь неурочный для меня и неблагоприятный для тебя звёздный час? Вижу совсем с ног сбился, видно сообразиловка плохо работать стал, – сонно спросил, потягивая трубкумира, обладатель строгого френча и мягко акцентированного слегка брюзжащего голоса. Он поднял глаза и стряхнул приставучие пылинки с лакированной трубки.
– Пока глумится дымка над рекой, спешу поделиться последними данными с нашим Светочем. Избавляясь от подпорченных настроений массовыми репрессиями, подсказанных нам агентом – изворотливым дворником Прометеем по выделенному ему уборочному пространству в воротах Грубянки, массы попали под твоё обаяние гениального собеседника, как прохожий под колёса автомобиля, так что квартирный вопрос в стране почти разрешён.
– Знаю, ЧеКа всегда начеку, когда преуспевает политика без поблажек. В полдень тени короче, а ласковые языки становятся заманчиво длиннее. И не гнись плакучей ивой, не поможет, у человека, становящегося на четвереньки, легче измерять высоту в холке. Перед нами возникла насущная задача – завоевать сердца, ушедшие в пятки. Не сомневайся, идея фикус восторжествует. Видишь у меня во рту ни одной фиксы нэт, – сказал он, обнажив жёлтые зубы в пиоррейных чехлах распухших дёсен – так что пришло время, выбрасывать на витрины магазинов макеты овощей и фруктов. Но эта инструкция ни в коей мере не касается периферии.
– Как понимать, Коба? Моя душа перед тобой нараспашку, после заморозков ненависти она оттаивает. Ты же знаешь, что я родился в не заправленной рубашке цвета телесного наказания, – поспешил он, шаря стёклами пенсне по кабинету, – в моей преданности тебе и делу поисковой партии не стоит сомневаться Я же не нэпман, а член булшитской партии с незапамятных времён. Между нами никогда не было рыночных отношений, даже в Тифлисе на сходке в кофейне «Застенчивый шайтан», когда геноцвале поднимали вопрос о геноциде. Тогда умники неодобрительно отмалчивались на решения партии без правительства.
– Государство – это коммуналка, а я её ответственный квартиросъёмщик, и отлично помню ненавистные тягучие моменты, когда вслед за конкретными вопросами следовало бисерное меньшевистское молчание по-свински, так что тебе дерзновенному с девочками бояться нечего, и как сказал один чукча, угрозыск миновала. Придёт время и ты преставишься... награде. А пока, вот тебе почётная патефонная ручка, снимешь пенсне и будешь глаза к небу заводить про женщину вспыльчивей зажигалки.
– Не знаю как и благодарить.
– Самое большое, что ты можешь для меня сделать – это не завираться и не трястись, а то аж пол в комнате содрогается.
– Это у меня оттого, что я много раз умирал в жизни от страха, видимо, потому что линия моей жизни пунктирная. Говорят, такое случается с гидами, отводящими души невинно казнённых.
– И я плыл по течению меж буйков страха. И меня захлёстывала необъявленная волна эмоций, в минуты, когда брала оторопь. Мы здесь, Сравнентий, не для того, чтобы балеты танцевать. Во времена лишений наше прямое спасение в плакатах и лозунгах. Я в ссылках и в остроге отсиживал положенное не за скупку краденых мыслей, – прохрипел Осик осипшим от Цинандали голосом.
– Конечно, Коба, ты не лишён благородных нарывов, и тебе боле не нужны гигиенические пастыри. Мне же как человеку, при улыбке которого обе половины лица меняются местами, понятны гневные возгласы ночного леса и филины ухающие лесорубами. Не сомневайся в моей преданности. Мы устроим в стране такой лесоповал, что мало не покажется. Что ни ступенька, то проступок, а нам ещё, ох как высоко, взбираться при дележе мест под солнцем.
– Вот, вот люди должны привыкнуть, что у нас здесь не дельфинарий для привилегированных недорослей. Революция вырастила шепчущееся по углам седовласое поколение, следует уделить ему особое внимание и обеспечить его достаточным количеством посадочных мест в поездах дальнего следования на Восток. Достаточно того, что в ведомствах отлажено поштучное производство сносно болтающих идиотов с незашнурованными ртами, способствующих прогрессирующему параличу экономики. Взять хотя бы Биробиджан. Придётся раздарить носатым часы со светящимися стрелками, чтобы лучше видели, что их ожидает в недалёком будущем. А пока что, пусть себе щёлкают зубами, а мы хлыстом.
– Позволь, Коба, процитировать тебя из Пушкина: «Партийная преданность – это множество медвежьих углов, составляющих сплошной круг, и чтобы выжить среди зверей необходимо крутиться в нём под лучами прожекторов клоуном на Арене Радионовне».
– Люблю тебя, Сравнентий за остроумие и находчивость, но не как Every(дику)-балеринку, изменяющую мне с партнёром-танцовщиком. Не принимай всё так близко к сердцу, считай услышанное здесь сегодня подарочной шюткой. Шютник – значит общественник. Шютка особо требует слушателя-партнёра. Те что с чувством юмора рассмеются, а завистники скажут – пошляк. Согласись, Сравнентий, ты же не будешь шютить с деревом, ни за что сбросившим листья. Ты, дорогой, «Капитанскую дочку» читал?
– Не только читал, но и засыпал с ней в руках, не откладывая в долгий ящик. Затем приходил к ней во сне чайником, писающим заваркой, намекая, что ничего не проходит даром.
– Так вот, мне пришло в голову, что великий Александр Сергеевич вывел в повести образы страдальцев. Мой тебе совет, не принимай Великий народ за сплочённую массу сигмовидной кишки. Толпа тебя не поймёт, и высмеет на Лобном месте. Такой подвернувшийся и не положенный на вытяжку случай уже зафиксирован с одним юмористом, но не на возвышении, конечно. Рьяные охранники с глазами «Органами надзора» буквально разорвали его на Грубянке, хотя попадись нашим опричникам под руку дёготь с перьями, можно было бы и повалять дурака, не заметившего, что проспиртованная страна Оде-колония, что меж Океанией и салями Зелёного Кумыса находится на бессолевой диете.
Сравнентий Фанаберия выпрямился, и стал похож на козла в пенсне, догадывающегося, что в царстве зайцев и дождь косой. С его стороны было бы ошибкой принимать за единицу подлости дружеские шаржи, которые так любил рисовать на своих подчинённых хозяин. Он сам видел всех насквозь, наизнанку и всё  наперёд и хорошо помнил наставление Кобы: «В твоём ведомстве победный клич должен быть заменён предупредительным стуком. Обрати внимание, что в твоём закордонном оркестре партию валторны в Сорренто исполняет вольтерьянец». Тогда Сравнентий поблагодарил хозяина за подсказку, звучавшую по тюремному, но с политической точки зрения правильно и своевременно. Так что, где надо, он утончил стены, а минуты раскаяния в застенках перевёл в часы. Коба похлопал его по покатому плечу и наградил главного опричника широкими полномочиями, – Сравнентий, ты честно отрабатываешь свой кусок хлеба. Подошло время прополоскать горло марочным вином, – похвалил он улыбаясь в усы.
– Только благодаря тому, кто зорко стоит на резке хлеба, когда розовеет восход коралловым ожерельем облаков, – поспешил Фанаберия, понимавший, что молчание царит, пока искусная болтовня льстиво прислуживает. Он всего лишь работник секретных служб, входящий на руках без перчаток, и оставляет за собой следы в виде отпечатков пальцев, а это влекло за собой значительные неудобства и представляло определённую опасность.
– Мне донесли, Сравнентий, что в минуты, когда ты наслаждаешься выходным пособием в рабочие будни, глаза твои брызжут кровью, и ты наряжаешься женщиной.
 – Ложь это бриллиантовой чистоты. Мой организм получает достаточно солей в виде докладываемых солдатских шуток. Сегодня я пришёл поделиться информацией и узнать твоё просвещённое мнение, Кобра, предвосхищающее все известные нам события, по поводу поступившей отчётливой докладной. Я подумал зачем ссылаться на кого-то, когда у нас есть Чукотка, а у них Аляска не используется по её прямому назначению. Чем не реприза для прыткого конферансье, жалящего змеящийся микрофон ядовитыми словами? Вот когда публика соизволит рассмеяться! А пока что в нашем театре ты главный режиссёр, стоящий на раздаче поцелуйчиков и типов в первом прочтении пьесы марионеточным актёрам.
– Это ты правильно заметил, Сравнентий, мы вынуждены по-новому трактовать систему великого Станиславского, так что начнём с последнего сообщения. Знаешь, всё-таки приходится считаться с людьми, когда ставишь их к стенке. Ты же хорошо осведомлён, что у нас есть все средства от вздутия живота и хронических заболеваний. А как ты думаешь, дорогой, проклятый капитализм ещё будет волочить свои варикозные ноги в следующем столетии, разминая чёрное пюре непролазной информационной грязи?
– Непременно, провидец ты наш! Но посуди сам, о великий Кобра, ты предвосхитил вопрос, приведший меня, запутавшегося в джунглях любовных связей, к тебе. Тут пришло любопытное донесение, доставленное по пневматической почте из самого начала XXI века, по-нашему СТО, а по-ихнему «Century Twenty one», от агента СРУ Бони Лузгаева под кодом «Койка №3». Лузгаев ведёт происхождение от самого древнего рода – идиотов с затоваренными отношениями. Вот месячный отчёт о проделанной Лузгаевым работе по сбору вредоносного слоя излишне ворчливых воспоминаний. Отчёт является докладной, касающейся высказываний душевно нездоровых в заведённой последовательности от окна к дверям, чтобы при их закрытии не мешала скрипучая трель несмазанных петель. Во избежание репрессивных действий со стороны медперсонала и дипломатических осложнений имена лиц на койках, увлечённых водоворотом событий на самое дно, кроме третьего номера, сохраняются в тайне на случай самоотречения.
– Скажу тебе как тактик, не первый год занятый стратегией. У них там за океаном всё будет не как у нас, погружённых в минеральные источники новостей. Советую не путать два понятия: полномочия и резиновые подтяжки, на которых некоторые товарищи уже качаются в отапливаемых ванных комнатах.  А твой подопечный случаем не двойной шпион, занимающийся куплей-продажей родины? Ведь капитализм – головоногое чудовище с минимумом туловища, в редких случаях с человеческим яйцом, но всегда с сегрегацией зелёных водорослей с недорослями, и, если можно так сказать, на кортах US open по пенису. Может когда-нибудь ты прочтёшь мои лирические мысли в сборнике стихов по национальному вопросу, которые записал, теперь уже покойный «нами» баргузинский поэт Заодно Произношвилли.
В процессе ферментации политических взглядов на высокую поэзию Сравнентий Фанаберия не стал жертвой экстраполярного мнения на великие труды хозяина, в которых тот доказывал, что никто нас не может лишить избирательного права на способ ухода из жизни, не взирая на величавую поступь времени. Но тем не менее Фанаберия (погонщик «скота выбившийся в партийные руководители») бросил искоса на Хозяина взгляд беркута, учитывая, что сначала был «Великий почин», а потом учинили и чинили.
Донося свои соображения до сознания собеседников и начальства, Сравнентий заложил ни одну страницу на долгую память, и Хозяин об этом был прекрасно осведомлён, поэтому протянул правую здоровую руку и снисходительно произнёс:
– Давай сюда бумаги, я их с собой наедине почитаю из жалости к тебе. Но запомни, прогнозируешь ты, диагностирую я – врачеватель Наших в обед. Дорогой Сравнентий с землёй, поумерь свой пыл. Мне минеральные источники доложили, что ты насильно убеждаешь своих подчинённых из банды судебных троечников в радикальном средстве для избавления от тараканов, составляющих миллионный костяк никчёмного меньшинства. А это уже – подавление вредных элементов тачанками-ростовчанками. И что за отвратительная привычка говорить с починёнными одними  заглавными буквами? Будь обходительней с усатыми, не то  разбегутся, тогда и Корней Чуковский  со своим «Тараканищем» не поможет. Ты думаешь мне не известно кого он в его образе вывел?
Фанаберия догадливо нахмурился и свёл брови к общему знаменателю. В его моментальном красочном мозгу усыпальницы лепестками роз выстроились вдоль каторжной Владимирской дороги.
– Приму к сведению, Кобра. Но мне просто интересно какая швабра вражеский слух про меня распустила, когда на башне всё ещё бьют куранты. Неужели никто не может их защитить?
– С курантами я сам разберусь, а ты, будь честным по отношению к себе, если не хочешь оказаться уравновешенным на кресте. И не забывай, что Королевскую кобру звали сэрПантин. Он был её третьим мужем и как двое предыдущих – государственным.
– Твои глубокознания, Кобра, поражают поднаторенного в политике меня, пришедшегося к нашему «Скотному двору», блестяще описанному английской скотиной Орвеллом, а ведь я знаком с Кратким курсом истории партии Алёхина и Касабланки.
– Ценю твой проницательный ум и обещаю выпить за светлую голову, чтобы она не слетела, как с яблонь белый дым в осень, утопающую в золотой роскоши. Учти, я не каждому доверяю... чинить козни. А ты не только вышел не в тираж, но и плотно притянул за собой дверь. Вот Мы теперь и думаем, к чему её присобачить.
– Не стань ты вождём, из тебя получился бы серпантинный поэт, и тебе бы воздвигли памятник, всадив конкурирующим вонючкам-поэтишкам по паре пуль для эффективной вентиляции.
– А зачем он мне пъедестальный, когда по всей стране их уже миллионы в гипсовых бюстах. Будь бдительней, Фанаберия, чаще «тарэлку» на голой стене слушай, не зря же культуру, пролетевшую мимо, Пролеткультом называют. Радио – это передача духовной пищи на расстояние «В одно входит – из другого ничего не выходит». Так уж у необразованных повелось, что каждый из них защищает отсутствие собственных интересов.
– Умные слова говоришь. Нам свой ансамбль «Песен и встрясок» следует создать под твоим мудрым руководством.
– Идея хорошая, но уже не моя, хотя ты здесь для того, чтобы вытравливать находящихся в услужении у нескрываемого позора, унаследованного от царизма. Не то мы тебя к вандалу-офтальмологу направим на вживление фоторецепторов, чтобы политической слепотой не страдал. Уверен ты, Фанаберия обладаешь непревзойдённым вкусом в приготовлении шашлыка из недальновидных баранов и твёрдой дирижёрской рукой аранжируешь не отапливаемую оранжерею для неблагонадёжных и заблудших.
– Меня любили продажные женщины! Трое грозилось повеситься на бельевой верёвке, но они не сдержали обещания, потому что наступило время, когда 12 часов пробивается, сквозь мало что значащие порядковые числа, и я понял, чтобы сожалеть о чём-то не обязательно сожительствовать с кем-то.
– Успокойся, сегодня у меня на ближней даче балбесов. Ты, дорогой, приглашён, без жены товарища по партии, конечно. Франко-японский валютчик Жюль Йен тамадой будет. Мне сообщили – он поит-корректный. С балеринками пряного посола перепляс затеем в том что на нас к концу пиршества останется по разнарядке сверху, если опасность не постучится в дверь без предупреждения охраны. А кто пожелает, может партнёршу выбрать и опробовать себя в роли заторможенного полового пузотёра. Я также получил сведения, что ты совершил два тяжких преступления.
– Неужели, что я приобрёл телевизор на накопленные обиды?!
– Вовсе нет. Но в Центральном Доме Работников Искусств ты повесил пальто в присутствии гардеробщика, а потом и телефонную трубку после разговора со мной. Разве это не жестоко?
– Доносивший ошибся – не в такой последовательности.
– Тогда это в корне меняет дело.
Сравнентий до настоящей сексотской карьеры владел компенсаторной мастерской по изготовлению париков «Теряя голову, по волосам не плачут». Теперь он опустил глаза долу, любовно положил увесистую папку на рабочий стол гения всех народов и в целости и сохранности ужом выскользнул через боковую дверь. Фанаберия осознавал, что отчёт по показательному муддому «Фантастика» с Драйтона в Брюквине доставлен в нужный момент, когда государство испытывает индустриализацию на выдержку и не нуждается в соглядатаях, страдающих куриной слепотой.
Со словами «Белые офицеры не должны есть красный борщ», Кобра погладил папку здоровой рукой, раскрывая многостраничный меморандум-депешу, с разговорами о крошечных интересах жалких крохоборов, и о теневых сторонах Светлого будущего.
То что он прочёл, настолько поразило его южное воображение, что Кобра вызвал референта Скребка и велел ему без промедления заняться строительством запасной линии метро из Мозгвы на ближнюю дачу в Скунсово дабы привозить с кухни по первому требованию «Сметанник». Сатрап облегчённо вздохнул – наконец-то свершилась историческая несправедливость. Срочная депеша, в которой каждый пребывал в своём сумасшедшем доме в должности главврача, походила на увесистый роман: «Так как за последнее время в нашей дружной палате ничего экстраординарного не произошло, прося прощения за излишнюю «грамотность», докладываю содержимое подложного документа, перед тем, как записать нижеприведённые выступления на приём к психиатру.

Койка # 1 – Когда меня сюда засадили, мне не предоставили выбора, в какой клетке расквартироваться – в печёночной или нервной. Доктор предупредил, чтобы я не выходил за пределы дозволенного нашим пологим этажом. Там тлетворная наружная среда оказывает на живые микроорганизмы разрушающее воздействие в форме продажной любви – валюты не выходящей из обращения и расплачивающейся за приобретение дурных привычек.
Койка # 2 – Ага, вот почему ты всё время смотришь на меня, как мангуст на кобру, или ты напугал доктора, встретив его в дверях, в трусах, в полном всеоружии? И на хрена вообще врачей слушать?! Эту новость принесла мне стрекоза на жёстких вертолётиках-крыльях, когда я подвизался в сексшопе зав. отделом, разлагающим бытовые приборы, а вокруг бегал неуёмный Тузик не в масть – пуржащей  зимней породы Вальпургиевый скотч 40°.

Койка # 3, храня религиозный нейтралитет, от комментариев воздержался, потому что имел обыкновение во всё привносить что-нибудь своё, а выносить чужое впротивовес шоколадным настроениям в обществе, так как привык пить чай с внучатыми пряниками.

Койка # 4 –  Понятно, что для изучающих тору слово лоботряс звучит несколько оскорбительно, ведь все знают какие в синагогах сидят трудяги. Софистикой сподручней заниматься на софе, и с кем-нибудь поприятней, чем ваши больничные рожи. Меня не накормишь небылицами. Я не птенец, которому суматошные предки отрыгивают пережёванное. Правда, случилось так, что я по сей день у Посейдона тону, всплыть не успел, но спешу сообщить о смене тоталитарного режима в стране двойняшек – Парагвае.
Койка # 5 – Ядовитые слова ваши не возымели на меня впечатления. Спешу оповестить присутствующих, что я извещён о случившемся позавчера, когда, вынимая носовой платок, вытирал потные ладони и протирал запотевшие в туалете очки, перед тем как навестить попугаев, расквартированных в комнате отдыха в мезонине. Крикливые «первачи» в загибающихся очередях поделились со мной новостями и пикантным другим. Нечто необыкновенное приключилось в ту памятную ночь – прутья в клетке между собой перегрызлись. Представьте себе, они продавщицу непроницаемого нижнего белья между собой не поделили, а ведь она пользовалась вибратором, исполнявшим «Pussycet, pussycet». Тома Джонса.
Койка # 6 – Лучше бы  вы, всезнайка-Малкин, помалкивали на своей пятой койке от окна и не свирепели непомерно раздутыми лошадиными ноздрями. Это ещё что, а если перед паркетными танцами на завтрак подают вакуоли с клеточным соком? Я уверен, что вам на это наплевать, тем более, что за вами числится неотработанный должок, не буду уже напоминать какой. Не сомневаюсь – вы то самое биологическое простейшее, не занесённое в периодическую таблицу Менделеева, которое делится сокровенными желаниями с женой, а та, бесстыдно причмокивая срамными губами, сплетничает с тощей тёщей, уминающей цельный творог и белковые добавки с низким содержанием жиров и углеводов.
Койка # 1 – Чепуха всё это, на днях ко мне в коридоре на расстояние вытянутого рукой приблизился лиловый массовик-затейник без фигового листка и маски. Он, кстати, подвизается на радиостанции ведущим шоу «Всё о Ксерксе» под псевдонимом Серый Лапландец и консультантом у него любовница-психолог не без подковырки. С ним я почувствовал себя не улегшимся серым асфальтом под десятитонным катком, размякшим от жары, исходящей от него под растопыренными пальцами пальм.
Нарастающее напряжение в натёртых мозолях усилилось. Сердце безвозвратно ушло в икры, минуя ахиллесову пяту. Ну и, конечно же, в ответ на разразившиеся дебаты в эфире, в бурных водах рек-речей, мчавшихся к океану слушателей, спустя рукава, я накатал мстительную эпиграмму:

Благодаря Севе
всё слышал о плеве
и будут плеваться весь день.
На ней съел собаку
завзятый Плевако
с мозгами весьма набекрень.

Наш кругозор сузит...
под плевой иллюзий –
эксперт на работе горит.
Без плевы жизнь краше
«Всегда ваша Наташа»
без обиняков говорит.

Тон выбрала резкий
в последней «стамеске».
Но мне откровенно насрать,
сказал ваш психолог...
Простите, что колок,
нежней не могу описать.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #50)