Запереться в футляре из кушетки и одеяла,
Отложить телефон, обувь стащить вяло.
Проигрывать тоске приятней в отдаленьи,
Немым свидетелем, бесплотной тенью.
Занять свою самую верную позицию,
Стать ордена страха и горечи рыцарем.
Подписать о самосожжении петицию,
Эхо времени, верность традициям.
Через створку, под дождями кислотными,
Втекают на станцию массами рвотными,
Обращенные в слепую веру скопидомства,
Воспарившие фениксом над уродством.
Таковы расклады северных городов.
Старых уже к октябрю под огнем холодов.
Здесь не целуются на крышах, верандах, мостах,
Купальники носят здесь в смелых мечтах.
Угодники! Апостолы! Святая простота!
Хрупкая юность, ушлая красота.
Лайфкоучи! Блогеры! Готовые к камео!
Что не достигли нежных лет Ромео.
Школы! Психушки! Хостелы! Кинозалы!
Толщи жухлого человеческого материала.
Дяди Коли! Тети Лены! Бабы Зины!
(И прочие) малокровные образины.
Беспечно-отрешенный эскапизм
Как почтеннейший из вариантов идти вниз.
Продолжать потакать себе! ****ца!
Страдать от желаний! Идти до конца!
Когда священник перестанет быть попом
И в одночасье окажется батюшкой,
Когда полезу его целовать сухим ртом,
Стреляй! На курок без сомнения! Ладушки?
Хворая конструкция бесполезных страданий.
Ты обещаешь мне выстрелить? Без колебаний!
Пой элегию всесильной молодости!
Зычно! Без страха, упрека и робости!