Королевский гамбит. Отъезд. New Europe. ru

 Часть вторая
 ОТЪЕЗД
 NEW EUROPE.RU

 О зар је морала доћ', та тужна несрећна ноћ,
 Када си драгане мој, отиш’о у крвав бој.

 Српска песма «Тамо далеко»

 Высота твоя – красота.
 Постоишь и рванёшь в полёт!..
 Точно всадник с того моста,
 Над которым огонь поёт:

 «Вот Такой я тебя желал!
 Вот Такой я тебя избрал!»
 
 Марина Сергеева-Новоскольцева,
 2011 г.
 
 Благословение Дома
(М. Цветаева «На красном коне», по мотивам)


 НЕТ ПРОРОКА
 1996 г.

 Нет пророка. Но нет и героя.
 Мономахова шапка шута.
 Не пора ли, дружок, в Черногорье,
 В Лукоморье – на должность кота?..

 Цепь златая да море оваций,
 Рукоплещет русалка хвостом.
 На чужой бы нам пир не нарваться,
 Где кончается праздник постом

 У дверей Мавзолея. Евреи
 Православных, как знамя, спасут.
 Наши пастыри, ликом темнея,
 Непослушных овечек пасут.

 Но когда разбегается стадо,
 Собирает всех свора собак.
 Потому и проваливать надо,
 Что не курим, а дело – табак!
 

 Я В БЕЛГРАДСКОМ АЭРОПОРТУ
 Le Roi, 1999 г.

 Ressusciter le grand Roy d’Angolmois
  M. N.

 Я – в белградском аэропорту
 С маленьким Чернобылем во рту.

 День вчерашний – Господи, прости!
 Похмели и в небо отпусти.

 Я засну тогда в Твоих руках.
 Может быть, проснусь на облаках

 И начну всё заново – с Тобой.
 Научусь смотреть на мир земной,

 Не болея им по пустякам...
 Господи! Ударим по рукам!

 Или – если хочешь! – по щеке.
 Мой билет давно в Твоей руке.

 И давно небесный Твой контроль
 Виртуальный проскочил король.


 ОТЪЕЗД

 Выбираем страну понадёжней,
 Где реформ никаких, ни – последствий,
 Где дороги ведут в бездорожье,
 Где соседи живут в двух столетьях,

 Никуда не съезжая веками,
 Где деревья растут, не болея,
 Где дорожки – просыпанный камень,
 Где мы будем стареть, не жалея.

 Рвутся нити и ниточки в душах,
 Корабли наши рвутся с причалов!
 Этот русский космический ужас –
 До конца и начать всё сначала!

 Эти наши пространства-помойки,
 Эти наши вожди перестройки...
 Наши вороны! Голуби наши!
 Чем глупее мы будем, тем старше.

 Из страны этой голым уходишь,
 Как пришёл в этот мир – в том же виде.
 Ни детей, ни себя не прокормишь.
 Не в обиде, страна! Не в обиде!

 Просто есть ещё тёплые страны,
 Просто все мы в душе – партизаны.
 Хорошо, что ещё не бандиты!
 Хорошо, что ещё не убиты!

 Это страшное время Исхода.
 Это тяжкое слово «Свобода»
 На крыло поднимая, на плечи,
 Поведёт нас и крыть его нечем!

 Немонгольское новое иго.
 Погуляли в чужом балагане!
 Разбудили мы русское лихо,
 Как евреи, теперь, как цыгане.

 Палисадники – на палестины,
 Телогрейки – на шорты и майки,
 Распрямляя согнутые спины,
 Улыбаясь улыбкою майской.

 Наградит нас эпоха акцентом.
 Всех ровесников мы переплюнем.
 Улетаем вослед диссидентам,
 Унося свои косточки в клюве.
 

 ЗАДРОЖАЛА СВЕЧА

 Задрожала свеча, оплывая,
 Мир вернулся к истокам своим.
 Тёплый свитер и воды Дуная,
 Сигаретный рассеянный дым.

 Между войнами есть промежутки.
 Эта первая наша зима
 Нас заставит надеть полушубки
 И топить, чем придётся, дома.

 Из окопа видна вся Европа,
 Освещённая светом иным,
 И, когда досидим до потопа,
 Мы поделимся страхом земным.

 Европейцы, жестокие дети,
 Как вы учите ваших отцов!
 На какой родились мы планете
 Под Созвездием Всех Подлецов?

 Век Двадцатый уже на распутье.
 Водка выпита. Совесть чиста.
 И премьер новоявленный Путин
 Из Чечении вывез Христа.

 
 МАРОККО

 Февраль. Налить чернил и выпить!
 Мир – разноцветие страниц.
 Иосиф, сосланный в Египет,
 Не знал закрытости границ.

 Аэропорта арабески.
 Мы – на краю чужой земли.
 Сидят японцы по-турецки,
 Арабы пьют «Сиди Али».

 За фантастическим фонтаном
 Идёт таможенный контроль.
 На прилетевших к океану
 С небес глядит Хусейн Второй.

 Наш Третий Рим стал третьим миром,
 А первый мэр – вторым эмиром.
 Когда мы бьём в колокола,
 То слышится: «Алла! Алла!..»

 И потому зимою – в лето
 Летим, природе вопреки.
 Мулла, как снайпер Магомета,
 На нас глядит из-под руки.

 
 НОСТАЛЬГИЯ

 Как человек с душой имперской,
 Я выпью самогонки зверской,
 Колбаской местной закушу
 И ностальгию заглушу.

 Я здесь сижу, как Врангель новый,
 Как буревестник после бури.
 О, где ты, поле Куликово?!
 О, сколько в нас славянской дури!

 Война для трезвых не годится –
 Но слава Богу, слава Богу!.. –
 Как нас встречает заграница,
 Когда шагаем мы не в ногу!

 Мы, россияне, нелинейны,
 Что Западу известно слишком.
 Как завещал великий Ленин,
 Нам воздаётся по делишкам.

 Какие жёлтые страницы
 Истории листает ветер!
 Как будто это Солженицын
 Переписал и не заметил.

  —

 Поэты пишут не для зеркал и не для стоячих вод.
 Иннокентий Анненский

  —
 
 ПРААПОСТОЛЫ
 отражения

 Когда пойдут по шашлыки
 В лесок с деревьями больными
 Прокуренные мужики,
 Воспользовавшись выходными,
 На воздух – к водке и воде, –
 Трещат надёрганные сучья,
 Горит костёр и в бороде
 Болтаются чешуйки щучьи.

 Мели, Емеля, языком!
 Изголодавшись по глаголам,
 Ты остаёшься мужиком
 Всегда готовым за подолом –
 По всем подвалам и дворцам,
 По всем канатам и каналам,
 Как подобает молодцам,
 Сыгравшим в ящик с «Солнцедаром».

 Кормясь с мозолистой руки,
 Протянутой ладонью к небу,
 Закусывают мужики
 Конфетой, огурцом и хлебом.
 И несвященный их союз
 Настолько прочен, словно Некто
 К ним подогнал немытых муз
 И Сам им развернул конфету.

 Горят над ними небеса,
 Сжигая день пустопорожний.
 Прокуренные голоса
 Звучат всё громче и тревожней.
 Мозолистые их персты
 Священнодействуют и бодро
 Проталкивают огурцы
 В разинутое к небу горло.

 На них, пока они едят
 И пьют, глаза прикрыв как птицы,
 Миры незримые глядят
 И режут правду-матку жрицы.
 Вечери тайныя следы
 На лицах их запечатлятся,
 И, под покровом темноты,
 Их отмочалят домочадцы.

 Им просто некуда идти –
 Лишь к этим капищам-кострищам,
 Неся сокрытое в груди,
 Делясь общественным и личным.
 И тысячи костров горят
 В местах раздач вина и хлеба.
 И праапостолы стоят…

 И пьют, и ждут, и смотрят в небо.


 В ТЕМНОТЕ

 Пока «попы» жуют попкорны,
 Любви все возрасты покорны.

 А в темноте все кошки серы!
 А в тесноте двоих нет веры!

 Да и сама любовь давно
 Легла на простыни кино…


 ПЕСЕНКА ПАПЫ КАРЛО
 Памяти Дж. Родари

 Говорят, есть любовь на земле…

 Соглашаются многие, впрочем.
 А пока, на рабочем столе,
 Мы ночные стихи раскурочим.

 Говорил мне сосед: «Дурачок!
 Продавай лучше маски из глины…»
 Но попался вчера на крючок
 Этот чёртик – фантом-Буратино.

 В каждом сердце хватает заноз.
 Вот и тащим, и тащимся тихо.
 У него удивительный нос!
 Сирано-бержераковский – имхо.

 Славный мальчик. Пойдёт по рукам
 (Любят зрители разных уродцев).
 Кто чужим не поверит слезам,
 Тот потом через силу смеётся…

 Буратино ж – дурак дураком!
 Покажи ему палец, и хватит.
 За рабочим своим верстаком
 Я сошью ему первое платье.


 ПОЭМА «NEW EUROPE.RU»
 2001 г.

 В декабре в той стране снег до дьявола чист,
 И метели заводят весёлые прялки.
 Был человек тот – авантюрист,
 Но самой высокой и чистой марки...

 Сергей Есенин «Чёрный человек»

  1.

 И когда его привели в кабинет,
 Где рыбка пиранья по вертикали
 Металась в колонне воды и стекла,
 И эта женщина пожилая
 Ему сказала, что он – поэт,
 Авантюрист усмехнулся, но мы-то знали,
 Что в старых мехах вина уже нет,
 Что их – собаками – разорвали,
 А он боялся с детства собак…
 Но всегда получалось так, как хотелось –
 И если пелось ему, то пелось,
 А если мечталось, он пил коньяк.
 Поэт посмотрел с ней на потолок,
 С этой женщиной очень странной,
 И оба увидели – новые страны
 И новое небо, и новый Восток.
 Она сказала, что он – пророк,
 Пророк ответил: не входит в планы!
 Но что-то, взятое с потолка,
 Уже обживало его пространства.
 Стала творить чудеса  рука,
 И он уже никого не боялся,
 Кроме, пожалуй, своей жены,
 Кроме снов и соседей в доме…
 Нет пророка внутри страны,
 А что снаружи не знал он, кроме
 Этих Балканских разбитых гор,
 Где монахи сербские
 И другие местные жители
 Ещё сохраняли малую родину
 И прятали руку Йована Крестителя
 От финансистов Мальтийского ордена…
 Но время его к нему пришло
 После того, как открылось сердце.
 И понял он, что лечь на крыло
 Ему придётся, как было в детстве,
 Когда в его родовом гнезде
 Его муравьи сражались с чужими,
 Когда купалось солнце в воде,
 Когда деревья были большими,
 Когда он любил под звуки дождя
 Смотреть на мир из размытых окон,
 Когда он знал, что слово «нельзя» –
 Это, по-взрослому, значит «плохо».

  2.

 И эта сила, что в нём была,
 Едва свои расправляла крылья…
 И если женщина с ним спала –
 Утром она от него уходила,
 Но он оставался в её душе
 Красным цветком и знаком вопроса.
 Он грешником жил на грешной земле,
 Босыми ногами ступал по золе
 Чужих пепелищ, оставаясь с носом.
 Он стал Бержераком де Сирано.
 Он стал Дон Жуаном без донны Анны.
 Но чёрное солнце взошло над страной
 Убитой, растащенной, окаянной…
 И зарево это – Последних Времён –
 Окрасило кровью белые флаги.
 Дешёвым вином заполнены фляги.
 В патронник послан первый патрон,
 А он ни разу не был влюблён…
 И в губы его целовали – бл.ди.

  3.

 И встала в небе его звезда
 Красным комком над землёй остывшей.
 Белели снега, чернела вода,
 И звёзд в воде отражались – тысячи!
 Но эта была огромной, как мир,
 В котором он жил, где его мотало.
 Он поднял глаза и открыл забрало,
 И рухнули стены его тюрьмы.
 И Бог, который в нём жил всегда,
 Которому он не умел молиться,
 Ему сказал, что эта звезда
 В народе зовётся – Звезда-Жар-Птица,
 И что последний Иван-дурак
 На самом деле – Иван-царевич,
 Что старым царствам цена – пятак,
 Что пастухам эти овцы верят…
 Что так написано на роду:
 Кому – в пастухи, а кому – в пророки,
 Что верить нужно в свою звезду
 И счастье своё искать на Востоке.
 И плотной белой слепой волной
 Его омыло и разорвало.
 Звезда погасла – мир стал иной.
 И в этом мире его не стало.

  4.

 Пёс возвращается на блевотину.
 Годы меняем на фотографии.
 Чтобы любить – покидаем родину,
 Чтобы дожить – присягаем мафии.
 Рухнули стены – гуляем голыми,
 Смотрим толпой кто куда пописает.
 Это вчера воротили морды мы,
 Не признавая шалав актрисами.
 Всё изменилось. В какую сторону?
 Отрихтовали орлов, казалось бы,
 Но голубей заклевали вороны,
 Школьных подруг утащили в заросли,
 Трахнули всех, кто ещё шевелится.
 Что остаётся живым? – надеяться!
 Вот они стандарты новые,
 Вот они штандарты классные!
 И поющие – в терновнике,
 И дающие – по-разному,
 Ибо всё горизонтальное
 В относительности нынешней
 Раньше было вертикальное,
 До того, как стало выпимши.
 Но на песенках таких невесёлых
 Не уедешь далеко (или близко).
 Вымирают – города, как и сёла;
 Не летают – высоко, как и низко.
 Мир становится шагреневой кожей,
 И куда – в калашный ряд – с нашей рожей…

  5.

 Государство – это любовь! Умерла?
 Чей там Орёл лишился крыла?
 Как он живёт, безголовый?
 Чем он питается? – словом.
 Словом и нами. А наши слова
 Орлу – ни рыба ни мясо – трава!
 Травка, которую курит она…
 Та, что своё получит сполна
 Или уже получила.
 Та, что ещё не решила –
 То ли остаться в холодной стране,
 То ли отдаться и выиграть втройне,
 То ли на всё это плюнуть,
 Сесть за компьютер и думать.
 Рот – на замке, и руки – замком.
 Мысль появляется с первым дымком
 И поднимается немо.
 Так отделяется наша душа
 И улетает на три этажа –
 Выше, чем первое небо.
 Там, между первым и между вторым,
 Столько пространства, что стать молодым
 Также легко, как остаться
 В этих зелёных и вечных полях…
 Столько поэтов застряло в дверях
 Этого царства,
 Имя которому – Образ! Мираж!
 Что твой четвёртый (высокий!) этаж? –
 Зимний привал, приграничье!
 Чёрная кошка глядит на луну,
 Звёзды в зрачках – на всю глубину,
 Пёрышки хрумкает птичьи.

  6.

 Деву рассматривать лучше нагой!
 Станет красавица Бабой-Ягой,
 Вечной посредницей в деле –
 То политическом, то козырном.
 Бабку напоим дешёвым вином –
 Будет летать веселее!
 Что её тянет на нас ворожить,
 В баньке попарить, посторожить,
 Что за консалтинг бес-платный?
 Память любви безвозвратной?
 Снова вернёмся к тому, чего нет…
 Нам возвращают какой-то портрет,
 Явно не наш – ну так что же? –
 Господи! как все похожи…
 Так государство – на грудах костей –
 Мельницей времени мелет и мелет.
 Столько событий и нет новостей,
 Столько прохожих, а дома гостей
 Год не бывает… Кто и приедет –
 Будет нежданным – а хрен ли нам гость!
 Водку – на стол, в задницу – гвоздь!
 Надо же! Надо ли, Федя?
 Выросли мы из пошитых штанов
 Штатов, губерний и городов,
 Встали атлантами или … ?
 «Мы – не таланты! Таланты – не мы!»
 Мы – на пороге Последней Зимы
 В облаке (образе!) пыли
 Этой серебряной, звёздной такой…
 Можно потрогать горячей рукой,
 Пробовать можно губами,
 И не растает она ни фига!..
 Небо открылось – упали снега –
 И прогремело стихами.

  7.

 Мы – на пороге Последней Войны.
 Наши любимые нам не верны.
 Наши отцы – на погостах.
 Господи! как всё непросто…
 В городе – воздух тяжёлый давно,
 Кто-то уходит в ночное кино
 С кем-то, которая хочет…
 Многого? Малого? – дело в цене.
 Мы нарисуем на этой стене
 То, от чего захохочут…
 Как ни ломали, а вот же – она! –
 Эта Бер(блин!)ская Суперстена,
 Феникс из нашего пепла.
 Все мы – в рассеянье или бегах.
 Если живые – то тонем в снегах,
 С прочих снимается слепок.

  8.

 Эта восьмёрка – петля (два кольца!),
 Дело не стоило и яйца,
 Тело не стоило царства.
 Просто хотелось – остаться,
 Со-прикоснуться, упасть и взлететь.
 Кошка – не птичка! Полёты ей – смерть,
 Эти животные танцы…
 Танец кошачьего живота!
 Быть живодёром? Сниматься с креста?
 Трахаться или смеяться?
 Странные мысли у птички,
 Ей унести бы яички…
 А в небе – Сириус с Орионом,
 А в ней – Мёбиус с телефоном.
 Да и нужно ли это делать?!
 Тело твоё остается белым,
 Волосы – чёрными.

  9.

 А ещё на этом свете – всяком –
 Друзья и жёны, дети и собаки;
 Каждому – по собственной вере,
 Потому не стоит нам хлопать дверью,
 Мы не вчерашние люди какие-нибудь…
 Как там (красиво так) говорилось – «будь»?
 Будь! – это не блуд, это команда «Старт»!
 Штурман мой! Мой маршрут от карт
 Таро не зависит и тем опасен.
 Печаль светла, и прекрасно небо!
 Оно открывается всем – не подскажут масти
 Тому, кто не знает, что тело хлебом,
 А кровь вином иногда становятся…
 Каждую ночь у тебя – бессонница,
 По лабиринтам стихов, по формулам…
 Кошка играет мышкой, и в комнате
 Можно её не искать ночной.
 Чёрная кошка стала ручной.

  10.

 Вот она – свобода! Сброшена
 Эта кожа, лягушачья.
 До свидания, хорошая!
 Промяукай по-кошачьи
 И прощай! Какое зарево
 Догорает в поднебесье!
 Высота берётся заново
 При бубновом интересе.
 Вот и твердь земная – где же ты? –
 Закрутилась и окуклилась.
 Жили так, как будто не жили,
 Старая душа обуглилась.
 Новая на этих крылышках
 По струне летит серебряной.
 Музыка звучит неслышная,
 Ангелы поют по-прежнему.
 Почему мы их не слышали?
 Почему в саду оставленном
 Мы кормили птичек вишнями,
 А себя кормить заставили
 С той руки, с которой нищие
 Да собаки только кормятся?..
 Мы же – первые! – не лишние
 И не третии, как водится.
 Нам – открытым и разгаданным –
 Силы отданы небесные,
 А другим телам – неявленным! –
 Подчиняются телесные.

  11.

 Так по крохам, по кровиночке
 Точек без и запятых,
 По нехоженой тропиночке
 Мы уходим – при своих…
 На своих двоих – двуногие –
 Мы доходим до черты,
 За которой лишь немногие
 Видят землю с высоты –
 Кто Креста, а кто смирения.
 Колесница – уноси!
 Каждое стихотворение –
 Формула «на небеси».
 Даждь нам хлеба в день сегодняшний,
 Отпусти грехи врагов
 И запомни всех не помнивших
 Наших умерших стихов!
 Мы взлетаем с первым солнышком
 В те не зимние края,
 Где земля накормит зёрнышком
 Вместе с прочими меня,
 Где высокие энергии
 Не сжигают, а несут,
 Где – ни моря и ни берега,
 Где других уже не ждут…
 В том безвременье отмеренном
 Мы займём свои места,
 Обретём всё, что потеряно,
 В перекрестии креста.

  12.

 Так по воле – скажите! – чьей
 Открываются нам секреты
 Тех миров четырёх мастей,
 Для которых названья нету? –
 Это новое, что старо,
 Что известно другим веками…
 Но куда там тебе – Таро!
 Но куда там другим – стихами
 слово врёт!
 Если взять за хвост
 И прижать его силой этой,
 То тогда на любой вопрос
 Ты получишь свои ответы.
 И посмотришь, со всех сторон,
 Сколько белых вокруг ворон,
 Сколько – чёрных и полудохлых.
 От последних всех больше вздохов.


 ГОЛУБЬ
 Фантом, 2001-2004 гг.

 А он воркует и ворует
 Всё, что осталось несъедобным,
 Дырявит небо и дуркует,
 Оправдываясь бесподобным,
 Втирая образ с облаками,
 Послушными, как те собаки,
 И крыльями, как кулаками,
 Размахивая после драки…

 Кошки-голуби

 Этот голубь – в животе.
 Он земной взыскует пищи.
 Эти руки в темноте
 Света белого не ищут.
 До чего же слепы мы!
 До чего мы непреклонны!
 Сор выносим из избы,
 Носим грязные знамёна.
 На удачу, на авось
 «Поп» торгует в храме телом…
 Всё гуляет вкривь и вкось
 На пространстве чёрно-белом,
 Где жуют – давным-давно,
 Где осталось до рассвета –
 На полсерии кино,
 На три четверти портрета.
 А на той одной-седьмой,
 Что шагреневою стала,
 Мечут комики икру
 И плюются с пьедестала.
 Здесь не каждому дано…
 И не всякому – по вере.
 Вот и кровь моя вино,
 Улетаю…

 Ваш Валерий


 Я ПОСМОТРЕЛ – А СНЕГА НЕТ!..

 Я посмотрел – а снега нет,
 Растаял ночью в одночасье.
 Снегурка слопала щербет,
 Растаяв лужицей от счастья,
 И под ногами столько луж
 Вдруг проявилось-заблестело!..
 И это значит – столько душ
 Оттаяло, а наше тело
 Уже стремилось в облака,
 В свои владения владений…
 И под восторгом ветерка
 Тела задвигались растений.
 И всё пошло на новый круг
 Солнцеворота (и находок),
 В кольце которого, мой друг,
 Маршруты белых пароходов.
 От чьих отчаянных гудков,
 Когда отходят от причала,
 Бутылки пробками стихов
 Вскрываются, и всё сначала:
 Летаем, плаваем, ползём…
 Пока, по карточке кредитной,
 Нас одарила жизнь рублём,
 А мир – пространствами открытий.


 ПОД СОЗВЕЗДИЕМ ВСЕХ СВЯТЫХ
 Глагольное и не только…
 2001 г.

 Скоро-скоро всё изменится
 И с небес дожди польются.
 Все влюблённые поженятся
 Или даже разведутся.

 Все цыплята пересчитаны,
 Все припасы заготовлены.
 Все поэты перечитаны,
 Все ротвейлеры накормлены.

 Где-то там, в стране незасранной,
 В кипарисах и соцветиях,
 Мы, дружочек, станем разными
 Под одним большим созвездием,

 Что небесною гармошкою
 Заиграет над головушкой.
 И гора – слезой-горошинкой –
 Скатится тебе в ладошечку.

 И начнёт себя сворачивать
 Наше время в шарик шёлковый,
 И волна начнёт укачивать,
 И язык начнет прищёлкивать.

 И от песен наших пламенных
 Небо выгорит до блёклости
 И сотрёт из нашей памяти
 Файлы глупости и подлости.

 И тогда зимой зелёною
 На террасе, перед ужином,
 Ты увидишь небо тёмное,
 Ты услышишь море южное.

 Виноградом опьянённая
 Вдруг поймёшь, что ты – бессмертная.
 Море здесь всегда солёное,
 А любовь – всегда ответная.


 ЯБЛОНЯ
 Под Вертинского

 1982 г.
 
 Что Вы плачете здесь,
 Одинокая бедная девочка?
 Скрылся поезд вдали,
 Попрощавшись коротким гудком,
 Утешая Вас,
 Яблони
 Белая тонкая веточка,
 Осыпая цветы,
 Вас укутала лёгким платком.
 Лепестки собирая
 Холодными нежными пальцами,
 Вы роняете слёзы,
 Как яблоня в мае – цветы.

 Ваш любимый сегодня уехал с друзьями-скитальцами
 От мечты.


 ИУДА
 Притча

 2017 г.

 Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идёт и делает всё. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит!

 Леонид Андреев «Иуда Искариот»

 Целует женщину Иуда.
 Закрыла, слабая, глаза.
 С расколотого в небе блюда
 Течёт подливою гроза.

 Любить избранника непросто,
 Чьи губы холодны как лёд.
 Он – странник, девственник, апостол.
 Он поцелует и уйдёт.

 От Мории – и до Синая,
 А там куда-нибудь ещё,
 В объятиях её сминая,
 Дорожки слёз стирая с щёк,

 С горбом котомки за спиною,
 С лицом усталым, молодым…
 Неопалимой купиною
 Она горела перед ним.

 А можно было бы остаться,
 Упасть в объятия зари,
 Но об ином толкуют святцы
 И шепчут листья Judas Tree.


 КОГДА НЕТ НЕЖНОСТИ
 1989 – 2001 гг.

 Когда нет нежности в одной
 Из лучших половин,
 Любовь повёрнута спиной
 К тебе. И ты – один.
 Как будто бы закрыл Господь
 Один из тех путей,
 Где празднует субботу плоть
 В кругу своих детей,
 Где набивают закрома
 На восемь лет вперёд,
 Где даже горе от ума
 Своё всегда возьмёт.
 Как будто бы тебе в вину
 Поставлено судьбой,
 Что выбрал ты не ту жену,
 Не в тот ввязался бой,
 Не тех прикармливал друзей,
 Не всех врагов прощал.
 И возвращается (ей-ей!)
 В лицо своя праща.

 Тогда я вижу сколь высок
 Твой замысел, Творец,
 Когда в руках Твоих песок,
 А строишь Ты дворец!
 Когда, испытывая нас,
 Ты отсекаешь Сам
 Всё лишнее, что видит глаз
 И что удобно нам.
 Когда, забыв земной размен,
 Став выше чувств пяти,
 Мы встать готовимся с колен,
 На Млечный путь взойти,
 Поверх опущенных голов,
 Растерзанных пространств…
 Туда, где небо выше слов
 И слово выше царств.
 Куда приходят не толпой
 И, даже, не семьёй…
 Но чтобы стать самим собой,
 Чтоб стать самим собой.


 БЕЛГРАД
 1996 г.

 Пока ещё язык не нужен –
 Мы странники полунемые –
 Пока тебе не стал я мужем,
 Я обойду все мостовые

 И рассмотрю всех женщин здешних
 И всех мужчин, идущих рядом, –
 Полураздетых, летних, грешных –
 С ещё мне незнакомым взглядом.

 Они идут в своём пространстве,
 Они молчат и говорливы,
 А их колени пляшут в танце,
 А их мужчины горделивы.

 Они несут свою природу
 Своим возлюбленным гусарам
 И входят в них, как ночью – в воду,
 И получают счастье даром.

 И, как растерянный подросток,
 В предчувствии земных страданий
 Я выхожу на перекрёсток
 Чужой любви и расставаний.

 Смотрю на женщин проходящих –
 Где ни улыбки, ни намёка…
 И от походок их летящих
 Необъяснимо одиноко.
 
 
 МОЙ ОСТАВЛЕННЫЙ АВГУСТ

   —

 Одним бедром (крылом! кометой!..)
 Вспорхнув над смятою Вселенной,
 Напомнишь нежно: лето... лето!
 Да, это лето! Несомненно.
 
   —
 
 Вот и осень перепета.
 Год разменян и потрачен.
 Фото. Лето. Ты. И где-то
 Меж страниц тебя я прячу.

 Гробик томика Ремарка:
 «Время жить и время уми...»
 От подарка до подарка –
 Свет пространств и тень раздумий.

 Серебро, соборы, сербы...
 Две дороги – к побережью.
 Ты – не первой, я – не первый.
 Почему тобой я грежу?

 Нераскрытой, нерасколо-
 Той, которая всех слаще!
 На губах – и соль, и слово.
 Губ волна твоих горячих...

 Не украсть и не уехать.
 За окном – зима да вьюга.
 Звон бокалов! Взрывы смеха!
 Как мы можем друг без друга?

 Мы – предатели и трусы –
 То берём, что подешевле...
 Пусть над нами засмеются
 Ангелы – над побережьем!

 Пусть прольётся дождь над морем!
 Пусть песок тяжёлый ляжет
 Под ноги другим и многим!
 Пусть нас кто-нибудь накажет

 И столкнёт, упрямых, лбами,
 Чтобы искры вылетали,
 И завяжет нас узлами
 Не морскими. Без деталей.

   —

 Он тебя поднимет на семь холмов
 И на город кинет снега стихов...

   —

 ЦИКЛ СТИХОВ «ARGENTUM»
 2001 г.

 Мы когда-нибудь оба умрём
 На ступеньках какой-нибудь лестницы,
 Захлебнувшись тоскливым уютом
 Дешёвой вокзальной гостиницы.

 Argentum

 Среди миров, в мерцании светил
 Одной Звезды я повторяю имя...
 Не потому, чтоб я её любил,
 А потому, что я томлюсь с другими.
 И если мне сомненье тяжело,
 Я у неё одной молю ответа,
 Не потому, что от неё светло,
 А потому, что с ней не надо света.

 Иннокентий Анненский

  1.

 КТО-ТО…

 Кто-то так и умер, на вокзале,
 Вышел в одиночество своё.
 Если бы (вдвоём!) мы умирали,
 Как вместил бы имя я твоё?
 Невместимы и несовместимы.
 Потому так и молчится нам,
 Что ложусь я веткой Палестины
 К этим голым греческим ногам.
 И тогда дано нам захлебнуться
 Этой страстью, страхом и слезой...
 А вокзал? В него дано вернуться
 Каждому, забытому тобой.

   2.

 ФЕНИКС

 – Как прошли смотрины у Галины?
 – Много ль было выпито (ням-ням)?..

 – Поиски прекрасной половины
 Трудно проводить по трудодням!

 Глупый Феникс, лапками прошаркав,
 Шкандыбает в тёмное тепло.

 Вот опять в неё влюбился Харьков!
 А Москве – опять не повезло…

 Чистит птичка пёрышки стальные,
 Просит разрешения на взлёт.

 Голову ей кружат выходные,
 Жаль, что светлых дней наперечёт!

 И таит неясную угрозу
 Осень – вечный антипод тепла.

 Остывая, отливает в прозу
 Всё, что жизнь в стихах не сберегла.

  3.

 ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

 Трудно ли женщине в мире,
 Если ей – двадцать четыре,
 Если, при трёх языках,
 Носят её на руках?..
 Ох, как она осторожна!
 Знает, душа, наперёд –
 Долго носить невозможно,
 Скоро настанет черёд
 Этих падений – кошачьих –
 Вовремя лапки поджать!
 Бабы постарше ишачат,
 Сверстницам – время рожать.

 Где-то, меж сердцем и горлом,
 Музыка звуков ночных –
 Это потерянный город
 Сводит украдкой двоих,
 Ставит на две половины,
 Словно азартный игрок.
 Осень – сплошные смотрины! –
 Чертополосица строк.
 На электронном портрете
 Тает улыбка едва…
 И нерождённые дети
 Ей открывают слова.

  4.

 ПРАВИЛА

 Этой связью безопасной
 И, отчасти, бесполезной
 Наши души лезут в пасти
 Правил логики железной.

 Мысли расправляют крылья,
 До греха – рукой подать ли? –
 Все когда-то проходили
 Эти детские спектакли.

 Все мы знаем цену знакам,
 Все по клавишам стучали,
 Сирано де Бержеракам,
 Как умели, отвечали…

 Что нас тянет в этот омут?
 Что мы ищем изначально?
 Мы же знаем – по-другому
 Жизнь идёт, дружочек дальний,

 Катится звенящим центом
 И гремит над головами!..
 По земле, дружок Argentum,
 Все мы бродим вверх ногами!

 По земле – сырой и горькой –
 Замерзающей под утро…
 Апельсиновые корки –
 Дней вчерашних атрибуты.

 Не на них мы поскользнёмся
 В этом мире – Третьем! – лишнем.
 Над собой мы посмеёмся,
 Чтобы худшего не вышло,

 Выходя – в огромный город! –
 На прогулку арестантом,
 Прикрывая тёплым горло,
 Укрощая кровь талантом.

  5.

 ШАПИТО

 Эти «нолики» да «единички»
 Оцифруют тебя как никто.
 Электронные наши странички –
 Доморощенный цирк Шапито.

 Каждый вечер на этом манеже
 Появляется надпись «в окне»,
 Двоеточье со скобками – реже,
 Чем хотелось, и чаще не мне,

 А тому, кто внутри меня спрятан,
 В одиночестве вечном своём,
 Десятью он грехами запятнан
 И признаться не может… в одном.

 И не надо ни водки, ни хлеба
 Заключённому Номер Один.
 В чёрной бездне закрытого неба
 Я – единый ему господин.

 Я – высокий его повелитель,
 Запирающий цепь неудач,
 Душегубец и телохранитель,
 И приёмщик его передач.

 На меня он работает – только! –
 Полных двадцать четыре часа,
 И всегда у него неустойка,
 И закрыты ему небеса.

 Сном из бездны моей – безголосой! –
 Всё доносится голос глухой,
 На твои отвечая вопросы,
 Не даёт мне расстаться с тобой.

  6.

 СОНЕТ-АКРОСТИХ

 Напиши, нарисуй – на листке, на холсте – я тоже
 Напишу тебе что-нибудь – нервно, не в лад, некстати...
  Argentum

 Греческий профиль и чёрные волосы!
 Ах, как легко нам поётся в два голоса! –
 Лишь бы слагались слова…
 Иней с утра – на дорожке усеянной
 Новыми листьями. Друг мой растерянный!
 Ангел нас слышит едва…
 Даже высокому чину – небесному! –
 Азбука наша весьма интересна, ведь
 Видит он дальше, чем мы.
 И потому наши песни опасные
 Душу его будоражат прекрасную
 Образом вечной тюрьмы.
 В этой тюрьме или клетке – незапертой! –
 Ангел оставит нас, необязательный…

  7.

 ДЕВИЧЬЯ ОСЕННЯЯ

 Мне собака руку лижет,
 На носу – зима.
 Лягу с тем, кто будет ближе,
 Не сойду с ума!

 До утра я буду греться
 От тепла его,
 И тогда оттает сердце,
 Только и всего.

 Слуху внутреннему внемлю,
 Песенку ловлю,
 Словно я с небес – на землю,
 К этому огню

 От Небесного, другого
 Тайного костра,
 Где во мне рождалось Слово
 И Любовь-сестра.

 Это просто непогода,
 Сумерки в окне.
 Это просто – переходы
 От меня ко мне.

 Между ними, между нами –
 Много сотен вёрст.
 Над уснувшими домами –
 Мириады звёзд.

 Там не спит дружок мой дальний
 Вдалеке своём...
 Там горит наш мост хрустальный
 Сказочным огнём.

 Догорает, осыпаясь,
 Серебром звеня…
 И вздохну я, просыпаясь:
 – Отпусти меня!

  8.

 А ЗА НИМИ ГОРЯТ МОСТЫ…

 А за ними горят мосты,
 И встают в небесах кресты,
 И родные их – за спиной –
 Почерневшей стоят стеной...
 Но всё тише их голоса,
 И всё ближе те небеса,
 До которых – семь вёрст, порой,
 Или просто шажок земной.
 Что же ждёт их в конце пути?
 
  …
 
 Но пора им, дружок, пройти
 Этим звёздным своим путём,
 Потому что они – вдвоём.
 

 КЛИНИКА-1
 2002 г., февраль

  1.

 От чёрного хлеба – до чёрной икры…
 Пройти предстоит нам такие миры,
 В которых оставим за каждый кусок
 Кто – голос, кто – волос, а кто – волосок.
 Но хочется кушать, и в этом вся суть.
 Желудочный сок – не берёзовый. Жуть!
 А родина щедро напоит меня –
 Как поит хозяин седого коня –
 На ком ещё можно возить и пахать,
 Который умеет и стоя проспать
 То царство небесное, где за него
 Готовы отдать половину всего.

  2.

 Дружу с русалочкой. Под хвостик
 Заглядываю после рюмки.
 Хожу к ней аккуратно в гости,
 Ношу ей рыбку в красной сумке,
 Которая вся пропиталась
 Дарами моря и подъезда…
 И, главное, она пыталась
 Дарить часы ко дню отъезда.
 Бесстрелочные. Водяные.
 Не для руки или кармана.
 Мороженое в выходные
 Не таяло. Со дна стакана
 Бездонного за пузырьками
 Тянулись вверх немые просьбы,
 А мы касались языками
 Всех граней мира, чтобы после
 Почувствовать, что только воздух
 Остался общим, если дышим.
 И научиться плавать – поздно,
 И зимним солнцем крылья выжгло.


 КЛИНИКА-2

  1.

 Я смотрю на твой весёлый портрет.
 Между нами возникает коннект.
 И на скорости шестнадцать-шестьсот
 Твой фантом меня целует в висок.

 Этой силы ты не знаешь пока,
 Потому ты от меня далека
 И по нижнему кольцу из огня
 Ускользаешь, оставляя меня.

  2.

 Знаки твои – враки.
 Кольца твои – цепи.
 Вырастут собаки
 И убегут в степи…

 В прошлом твоём – горечь.
 В страхе ночном – мудрость.
 Золушку ждёт полночь.
 К прочим идёт утро,

 Ибо весна – где-то –
 С гор потечёт скоро
 Вместе с концом света,
 Писем и разговоров.


 ЭТО ХОРОШО…
 2004 г.

 Это хорошо, что она
 Ничего не пишет давно.
 Чья же тут, читатель, вина?
 Чьи чернила-слёзы-вино?

 Отпустило небо в кредит
 Те слова, что взяты взаймы,
 И никто не хочет продлить
 Песенку старухи-зимы,

 Если только пёс – на восток –
 Ночью не завоет во сне,
 Если только чёрный висок
 Утром не подтает, как снег…

 Если краска есть под рукой,
 Ты его замоешь, почти…
 Что же ты сидишь над собой?
 Ты, дружок, чужое прочти!

 И тогда на стенах твоих,
 Может быть, начертит рука
 Новый удивительный стих,
 Взятый, как всегда, с потолка

 Или половинкой второй
 День вчерашний ляжет у ног.
 Телеграммой вызван герой.
 Никому не продан щенок.


 ИЗ ПОЭМЫ «МОСКВА-2001»

 А где-то здесь, в укромном уголочке,
 В большой МОСКВЕ, вдали от Мавзолея,
 Живёт ОНА. И ЕЙ – цена – две строчки!..
 Забытая великая ИДЕЯ.
 Она – в тебе, во мне и в том народе,
 Что всё молчит, а значит – выживает.
 И в строчках тех – ни слова о «свободе»!
 Зачем она тому, кто понимает?..
 И в строчках тех – ни слова про «реформы»!
 Ох, надоели, братцы!.. Надоели!
 Но Вера в них, что может двигать горы,
 Но Сила в них и пониманье цели…
 А ничего-то больше и не надо!
 Нужна Любовь. И ясность – без обмана.
 И будем жить мы просто и богато,
 И, умирая, не страшиться ада...
 Пусть вся страна, пройдя сквозь покаянье,
 Поднимется с колен и отряхнётся! –
 И все вожди получат оправданье.

 А что ещё нам делать остаётся?
 

 БЫВАЕТ ПОЛЕЗНО...
 
 Бывает полезно обжечься
 И на воду бешено дуть,
 Какой-нибудь Девой увлечься
 По самое Слово... чуть-чуть!

 Той самой, которая между
 Землёю и Небом живёт,
 В глаза ей смотреть, сквозь одежду
 И панцирь железный её.

 Лепить и ваять! – благо, снега
 Насыпало выше крыльца, –
 За порцию тихого смеха,
 За свежую прелесть лица!

 Наживы от этого дела
 Немного, но дело не в том –
 А в главном! – что всякое тело
 Словами лепилось с трудом.

 Ломалось оно и сливалось
 В холодную форму свою…
 И что нам тогда оставалось?
 Обжечь его словом «люблю»!

 Но эта последняя крайность
 Опасна сама по себе.
 У Девы и слёзы под праздник,
 Но что остаётся тебе?..

 Немного, но дело не в этом –
 А в том! – что свобода в руках
 Была и осталась. Поэтом
 Бывают не только в стихах.
 
 А Дева... А что она, Дева?
 Она, как всегда, Королева!
 Она здесь совсем ни при чём.
 Её растопило лучом.


 БАЛЛАДА ОБ ОДИННАДЦАТОМ ГРЕХЕ

 Стихи – одиннадцатый грех,
 Других не хуже.
 Кого-то сразу мордой в снег,
 А девку – к мужу.

 Она могла хвостом вертеть
 И, всласть, вертела.
 Он мог её, как бог, терпеть,
 Чтоб гладить тело.

 Он гладил тело, а оно
 Горело свечкой.
 Он приучился пить вино
 И быть овечкой,

 Пастись на пастбище ночном,
 При свете лунном,
 И думать просто об одном,
 Не самом трудном.

 И он пустил на самотёк
 Миры-пространства,
 И наступил её денёк
 Великих странствий.

 Её контрольный поцелуй
 Был так внезапен...
 Остались тапочки, в углу,
 И пятна платьев.

 В пустом  шкафу – клочки стихов,
 Не самых лучших,
 И объяснение всего –
 Счастливый случай!

 Её – одиннадцатый грех,
 Его – десятый.
 Их воспитал ХХ-й век
 И бросил на ***.


 ВСЕ МЫ – ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ...

 Я живу с твоей карточкой,
 с той, что хохочет...
 
 Борис Пастернак

 Все мы – по образу и подобию
 И представляем собой пособие
 По физике, лирике и органике,
 Первых законов термодинамики.
 Тела, из которых давно все выросли.
 Программы, в которых прячутся вирусы.

 Все мы закрыты и запечатаны
 Слёзкой сургучною, а ночами
 Чёрною кошкой прячемся в чате,
 Где впечатлительные чатлане
 О виртуальных свистят зачатиях
 И предаются пустым занятиям.

 И потому, что мы все испорчены,
 Нашим оружием бессловесным
 Чёрточки стали и многоточия.
 Слово становится бесполезным.
 Ибо себя ещё слышим – слышишь?..
 Ты не живёшь, но всё больше пишешь.

 Ты – за стеклом монитора, мы же
 С каждым стихом твоим – ближе, ближе!
 Смотрим, в подробности опускаясь,
 Как ты сражаешься, отражаясь
 В каждой своей запятой и точке,
 Как ты встаёшь на свои носочки,

 Как ты вытягиваешь – всем телом,
 Как ты закручиваешь – всем горлом,
 Как остаёшься единым целым!..
 Город – в гирляндах, а сердце – голо.
 Так покажи нам во всех подробностях,
 Где твой талант и твои неровности!

 Словно в  программе на раздевание,
 Слово сыграет на расставание,
 Рейтинг повысив без унижения…
 Как скоротечны твои  решения!
 Слева-направо, всегда – наотмашь!
 Что ж, по-другому уже не можешь

 Или... Куда бы теперь ни бегала
 Муза твоя, как лошадка пегая,
 Будет трястись по ночным бульварам.
 Муза не хочет стать Боливаром,
 Ибо известно – двоих не вывезет,
 А понесёт – никуда не вынесет.

 Две распродажи, весной и осенью,
 На повышение-понижение.
 Не торопись! Поднимая  хвостики,
 Смотрят коты на твоё скольжение:
 Как ты умеешь взлетать и падать,
 Как ты стараешься не заплакать…


 ЗА ОКНОМ – НЕ ТО ЧТОБЫ ЗИМА...

 За окном не то чтобы зима,
 И в кармане – вроде бы не деньги.
 Ты уж там решай, дружок, сама
 Как начать в субботу понедельник.

 Телу – дело, а потехе – час,
 Злость как производная от страха,
 Что живёт внутри помимо нас
 В ожиданье кризисов и краха.

 Небо чертит бледные стихи,
 Чтоб прочесть с листа и лиц прохожих,
 Что дела не то чтобы плохи...
 Что под пиво не берут пирожных,

 Что вдвоём не ездят на метро,
 Что втроём не ходят по подъездам,
 Что Москва, столица всех ветров,
 Нос утрёт и даст под зад приезжим!

 Впрочем, как потом ни объясняй,
 У тебя в глазах – одни витрины.
 Мне – на небо, я сажусь в трамвай,
 А тебе, конечно, на смотрины.


 ТВОЙ ВОЗРАСТ МИНУС ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

 Твой возраст – минус двадцать пять.
 По всем прогнозам
 Москву теперь не воевать
 С таким морозом.

 А ждать, пока не потекут
 Носы и крыши,
 В таких делах – напрасный труд.
 Подарка свыше

 Здесь не получишь – Бог не прост.
 Он хочет – в долю,
 И не даёт ни денег в рост,
 Ни славы – гою,

 Не проявляется совсем,
 Молчит как рыба,
 И неприятен даже тем,
 Что умер, ибо

 Он может – Братом и Отцом,
 Но эти роли
 Тебе ведь никаким концом?..
 Ты тоже – в доле.

 Ты рвёшься в неширокий круг,
 В котором тесно.
 Там нет друзей и нет подруг,
 Зато есть пресса.

 По головам и по рукам
 Не ходят в дивы?..
 Душа откроется стихам,
 Но как-то криво.


 ДЕВОЧКА-ХИРОСИМА
 2001 г.

 Просто ты входишь в зиму
 И начинаешь мёрзнуть.
 Ночью выводишь псину,
 Рифмы вставляешь в прозу.

 Ходишь куда захочешь,
 Хвалишь себя красиво,
 Голову мне морочишь,
 Девочка-Хиросима!

 Видишь, горшок с цветами?..
 Там и земли-то – горстка.
 С неба хлестать стихами,
 Прятаться в перекрёстках

 Рук, городов, привычек!..
 В новеньких рукавичках
 Пальчики, как синички,
 Музыку закавычат.

 Слышишь, откуда эта
 Музыка привозная?..
 Где же твоя карета,
 Рана моя сквозная?

 Всё затянуло гарью
 С запахом керосина,
 И оказалась тварью
 Девочка-Хиросима.

 Тварью с крылами – вместо
 Слабого человечка.
 Это одним – невеста,
 А для других – аптечка.

 Крылья твои промокли
 В ночь песнопений Пасхи.
 И, вытирая сопли,
 Мы растираем краски.

 Вот и за чашкой чая
 Снова друг друга дразним,
 Словно бы отмечая
 Утро стрелецкой казни,

 Чтобы поймать минуту,
 Что пролетела мимо…
 И отпустить, как будто,
 Девочку-Хиросиму.


 ARGENTUM-2
 2005 г.

 С дистанции Ветра

 Все твои фото, тексты и файлы,
 Жизнь нараспашку, смешки и «кафешки» –
 Почти графоманство и мелочь такая,
 Как детский гербарий, гнилые орешки…

 
 ПОЭМА P. S.
 2002 г.

 Это было в провинции, в страшной глуши.
 Я имел для души
 Дантистку, с телом белее известки и мела,
 А для тела
 Модистку – с удивительно нежной душой...

 Саша Чёрный «Ошибка»

 Беды всегда возвращаются вовремя – ты не трудись их кликать.
 Липкие сумерки снова спускаются с крыши, но ты не бойся, –
 Стой и спокойно смотри – в эту полночь лицо твоё станет ликом,
 Бликом усталого зеркала глаз полководца небесного войска...

 Argentum «Reflection»
 
  1.

 Голодный мой голубь клюёт твои строчки,
 Как семечки, щёлкает точки и даты.
 Поёт соловей. Спят мои ангелочки.
 И мир многоликий пошёл на попятный,
 Своих испугавшись сторон и стараний...
 Сухую траву подожгли, как архивы,
 И вот разбирайся – с весной этой ранней
 И с девочкой-августом нетерпеливой.
 Когда умирает отец на закате
 Ноль-три ноль-восьмого,
 То худшего знака придумать нельзя...
 А Рождённое Слово
 Уже щеголяет в подаренном платье,
 И первых картинок ему не хватает, –
 Подставив плечо, заголяя лодыжку, –
 Наколота змейка. Она не летает
 И ползать не может, но хочет – вприпрыжку.
 И танец змеи, попирающей землю,
 Сведён до простого её содроганья
 Казаться живой, Королевою Зеной,
 Легко проходящей свои испытанья.

  2.

 Торопится лето войти без остатка,
 Заставить засеять любовь и картошку.
 Живые тела на коричневых грядках,
 Потея, меняют свой цвет понемножку.
 Кому нужен этот – болезненно-зимний?
 Разденьте любого! И каждая складка
 Свидетелем станет разорванных линий,
 Чьи входы – ладонь, окончание – в пятках.
 Как будто мы все на невидимых нитях –
 Суровых, серебряных, медных и прочих,
 Протянутых с неба, – торопимся жить и
 Себя воспеваем в акафистах строчек.
 И эти молитвы, заклятья, проклятья
 Запишутся небом на солнечном диске...
 Сезон открывается новых понятий
 Деления светом – на дальних и близких.

  3.

 Так дальних читают легко по ладони,
 Так близким на лица глядят, досаждая...
 Но только и проку, что тело заполнит
 Какую-то часть твоего урожая,
 Что собран руками в подлунном и подлом.
 Его и на год не хватило, конечно.
 Из этих нечётных ночей я запомню,
 Как плюшевый спит у груди человечек,
 А мой медвежонок рассыпался прахом,
 Что рот твой открыт для Последнего Слова,
 Что сердце твоё зашлаковано страхом,
 Что ты ни к чему до сих пор не готова.
 Ты просто ложишься, как парусник в дрейфе,
 Чтоб ветер поймать в паруса, и тогда же…
 Ты сразу отчалишь, и, если не сдрейфишь,
 Дорожкой серебряной выйдешь туда же,
 Куда на рассвете приходит, бросая
 Чугунные цепи в кипящие струи,
 Летучий Голландец, и девка босая
 Воздушные с берега шлёт поцелуи.

 4.

 Уходя – не уходишь. Незримые узы
 Попрочнее канатов любых корабельных...
 И смеются над нами охотницы-музы,
 В совладеньях своих сторожа, безраздельных,
 Нас – носителей света, заброшенных в чащи
 Этих смирных миров, где идущие строем
 Изливают свой яд в наши полные чаши,
 Воздавая тем самым последним героям.
 Дозаправка для тех, кто летит в океане,
 Происходит всегда по серебряным шлангам.
 И, Postscriptum, Argentum, чья буря в стакане
 Станет вехой и даже событием важным.

 
 НОЯБРЬ. СУББОТА.
 1995 г.

 И сказал я Ангелу, говорившему со мною: куда несут они эту ефу?
 Захария 5, 10

 Ты сразу начинаешь злиться,
 Когда мы открываем тему,
 Что эта чёртова столица,
 Платить привыкла за измену
 То глиняными черепками,
 То серебром, то позолотой...
 Здесь после драки кулаками
 Живые машут с неохотой.

 Здесь не поэты – журналюги,
 Как говорили борзописцы;
 Здесь о тебе разносят слухи
 Любовники-детоубийцы,
 Которых ты легко разводишь,
 Как кроликов и куропаток...
 Нос задираешь, ноги сводишь
 И ловишь зиму меж лопаток.

 Там муравьи свою работу
 Ведут давно и неустанно,
 Готовя женщину к полёту
 По направленью к Туркестану.
 И, если вырастают крылья,
 Не для того ли (дорогая!),
 Чтоб крикнуть с неба, плюнуть в рыло
 И раствориться, завывая…

 Но я-то вижу, сколько яду
 В тебе накоплено на случай,
 Когда с небес, в мою прохладу,
 Ты камнем свалишься падучим.
 И где хранить тебя прикажешь?..
 И что за времена такие?..
 Но ты сама о них расскажешь,
 И содрогнутся мостовые.

 Мы все во временах последних;
 В рядах последних, из которых
 Смотреть удобно, как бассейны
 Перекрываются в конторы.
 И те же бродят фарисеи,
 И также смотрят вертухаи,
 Как наши мальчики лысеют,
 Как наши девочки порхают.

 Всё под контролем, под которым
 Творится это беспределье...
 Ты опоздала, входим скорым
 Давно не в город – в подземелье.
 И даже встречи наши ниже
 Тех уровней, где прорастала б
 Хотя бы травка... не в Париже.
 И здесь ты не услышишь жалоб.

 И зарываясь глубже, в эту … ,
 Готовясь к спячке или к скачке,
 Мы потеряли не монету (!),
 А только совесть. Листик жвачки.
 Но наш язык всё так же занят,
 И полон рот горячих истин...
 А если остаётся память,
 Мы не прощаем – даже близким.


 ПРИДУМАННЫЙ ОТПУСК
 Июль

 Qui dove il mare luccica, e tira forte il vento…

 Это просто картинка.
 Всё это я пережил в возрасте тридцати двух лет.
 Пошлость? – нет... Страсть.

  1.

 Пятница

 В кафе открытом, под платаном,
 Где никогда не будешь пьяным,
 Где мир другой со всех сторон
 Тебя, как остров, обтекает
 И отвлекает... отвлекает...
 И хочется считать ворон.

 Но нет ворон здесь (хоть убей!),
 И я считаю голубей,
 Что тоже царственное дело
 Иль царское?.. Забыл слова.
 Смотрю вслепую, как сова,
 На женское чужое тело.

 О, тела этого тепло!
 О, тело женское – стекло!..
 Глядишь в него – и видишь... видишь...
 Его разбить давно пора.
 Ах, сердце – алая дыра!
 Что русский мой?.. Здесь нужен идиш.

 Зачем?! – ИН-ТЕР-НА-ЦИ-О-НАЛ!!!
 Я от жары затосковал…
 Вставай, проклятьем заклеймённый!
 Смотрю на голые колени
 И вспоминаю про пельмени
 (Я – не влюблённый... не влюблённый...)

 И про морозы... Угу-гу!..
 Как хорошо лежать в снегу
 (Когда из бани – с голой попкой),
 Но под платаном хорошо…
 А то, что было – всё прошло,
 И мы его помянем стопкой!

 И нет у нас альтернативы
 (Пусть это будет справедливо!) –
 Как к этой деве загорелой,
 И на её загаре ровном
 Уснём, и нас разбудят волны,
 Пока она не надоела.

 А разве может надоесть
 Та, что умеет вкусно есть
 И язычком бокал свой лижет?..
 Он полон красного вина,
 Она сама собой полна,
 И нет её, далёкой, ближе.

 И чем искать в самом себе,
 Мне проще спрятаться в тебе,
 В твоих коленях оголённых...
 Но где ты?.. Где?.. Один сижу
 И на второй бокал гляжу,
 Губной помадой окаймлённый.

  2.

 Суббота

 Ночь машет южным опахалом.
 Балконы настежь на Балканах.
 Двухместный номер под крахмалом,
 Печать судьбы на чемоданах…

 «Печать судьбы!» да три наклейки –
 О трёх давно забытых принцах.
 Они отклеились... Налей-ка!
 А здесь, пожалуй, заграница…

 Здесь по ночам кричат иначе,
 Здесь воздух – слаще и вкуснее.
 Здесь ничего уже не значат
 Твои слепые одиссеи.

 Одним бедром (крылом! кометой!..)
 Вспорхнув над смятою Вселенной,
 Напомнишь нежно: лето... лето!
 Да, это лето!.. Несомненно.

  3.

 Воскресенье

 На пляже, жёлтом и песчаном,
 Лежишь и солнца не боишься,
 И грудью, голой и румяной,
 Вполне заслуженно гордишься.

 А рядом горы входят в море.
 А эти груди смотрят горе,
 И ничего их не колышет...
 И падший мир лежит – не дышит.

 А почему он дремлет, падший?
 А потому, что он уставший.
 Он только ночью и живёт,
 А днём ложится на живот

 И, подставляя солнцу крылья,
 Лежит себе в песочке рядом,
 И, от бессилья изобилья,
 Мутнеет нелюбовным взглядом.

 И засыпает... засыпает...
 И ничего ему не снится.
 Его песочком засыпает...
 Июль. Путёвка. Заграница.

  4.

 Отъезд

 Пора замаливать грехи.
 Пора писать тебе стихи.
 А твой загар, твой дар богов,
 Достанется рукам врагов.
 Пора грехи замаливать,
 Пора загар отбеливать,
 Пора тебя одаривать,
 Обмеривать, обменивать.
 Запомнить показатели,
 Расставить указатели
 И зимней ночью вздрагивать,
 И память не затрагивать!


 МОИ ПАРТНЁРЫ НАЧАЛИ ЛЕТАТЬ...

 Мои партнёры начали летать
 Во сне и пить, как гончие верблюды.
 И это надо просто понимать:
 Мы верим в чудо – и боимся чуда.

 Когда-нибудь коснутся нас миры
 Высоким одиночеством познанья
 И мозг земной созреет для игры,
 И перейдёт в другое состоянье.

 Тогда любое слово, как приказ,
 Проявится на полотне небесном.
 И даже смерть не испугает нас,
 Но утвердит в обличье нетелесном.

 И в тяжкий миг списания грехов,
 Молясь уже беззвучно и бесслёзно,
 Мы отречёмся от своих стихов
 И в мир войдём, в котором всё серьёзно.
 
 
 ДРУГОЕ
 
 Не вдохновенье, а
 ДРУГОЕ – тяжёлое – из глубины
 Ко мне приходит в час покоя,
 Где истины погружены,
 Где в непроизнесённом слове
 Пульсирует событий  кровь…
 Себя вверяя Божьей воле,
 Судьбе (потом) не прекословь!
 Когда же слово станет плотью,
 В своей нетварной красоте,
 Мир остановится в полёте,
 Разбойник вздрогнет на кресте.

  —

 О том, что было, не жалея,
 Твою я понял высоту:
 Да. Ты – родная Галилея
 Мне – невоскресшему Христу.

 Александр Блок

  —
 
 ДОЖДИ ГОВОРЯТ,
 по образу и подобию…

 А, ей-богу, дожди говорят!
 В этом стуке есть ряд нестыковок.
 Если вслушаться, сдуру, спросонок –
 Непременно мозги закипят!

 Барабанная дробь и картечь
 Непохожи на азбуку Морзе.
 Дождь, как джокер, блуждающий козырь,
 Растекается в странную речь.

 Я готов, я открыт на приём,
 Где-то в каждом из нас – дешифратор,
 Переводчик, периметр, экватор.
 Неомытый дождём окоём.
 
 
 НУ И НУ!..
 Сны Ивана-дурака
 
 Брутто-2015
 
 Поднимите мне веки хотя бы…
 Кофе, яду и муху в вине!
 Никакие хореи и ямбы
 Не шевелятся больше во мне.

 А ведь было! – и солнце, и лето,
 Золотая поэзии жесть,
 Где душа моя голая – нетто –
 Четверть пушкинской, блоковской треть.

 Ах, ноябрь! Эти самые дроби
 Сложит жизнь в единицу одну,
 И в тумане твоём, как в сугробе,
 Я до вечной весны дотяну.
 

 ПЛОТЬ
 Сны Ивана-дурака

 В доме – кошка, в сердце – голубь.
 Человек ныряет в прорубь
 Или в бездну, словно в речку.
 Плюх! – и нету человечка.

 Плоть – не плот и не плита –
 Ахиллесова пята!

 Плоть – куриная избушка,
 Где старушка-побирушка
 Варит соус-маринад,
 Ваньку ждёт на променад.

 Тот всегда идёт на запах
 Исключительно на Запад.

 Намечается борьба
 Ваньки, божьего раба.
 Тренинг, хоминг, мастер-класс,
 Чтоб открылся новый глаз.

 Дабы мог он в русском поле
 Вопрошать судьбу: «Доколе?!»

 Если выйти из себя,
 Станет передом судьба,
 Распахнёт свой рот щербатый:
«Здравствуй, Ванька, аты-баты!»

 Тут и сказочке аминь,
 А рюмашку – опрокинь!


 УРА!
 Сны Ивана-дурака

 Р. Гару

 Дожди уже неделю льют.
 Друзья болеют, водку пьют.
 В Европе – адская жара.

 Ура!
 Пора готовить лагеря
 Для европейских поселенцев:
 Инвесторов и экселенцев,
 Международного ворья.

 Пора!
 Они придут, дадут… взаймы.
 Нас (по преданью) – тьмы и тьмы.
 Мы будем богатеть Сибирью,
 Что справедливо.

 Пива! Пива!
 А то совсем уже тоскливо
 От репетиции потопа.
 Россия – це вам не Европа.
 
 
 ЗАДАЧИ
 Сны Ивана-дурака

 Кама М.

 Жена была обнажена –
 Живая Афродита –
 Но мне она сказала: на!
 Добавив: да иди ты…

 Загадка-2021

  —

 У тела есть проблемы,
 Задачи – у души,
 И эти теоремы
 Попробуй докажи.

 Ах, как душе хотелось,
 Чтоб елось и пилось,
 И в благодарность тело
 Катилось на авось.

 Но вот душа, по-взрослому,
 Светлеет кое-как,
 А тело лишь стареет
 И предлагает пакт.

 Ох!..

 У тела есть проблемы,
 Задачи – у души…
 И эти теоремы
 Попробуй докажи!

  —

 Жизнь,
 ЧАКРАВАРТИ

  —

 Когда меня не станет, заплачьте...
 Цветов – не надо.
 Пусть они растут, живые!

 М., 1989 г.

  —

 Сумеру ки, ни мрак, ни свет…

 Вода играет и рябит, горит янтарным великолепием осеннего листа, льнёт, обнимает волнующимся мёдом… по золотому Ареалу, пронизывая время, летают ультрамариновые сполохи, исправляя некоторый беспорядок после ночных метаний кисти гения…

  —
 
 Где взять мужества, силы найти,
 Чтобы встать и дойти до небeс?
 Мне не надо чудес, только сил...

 М., 1989 г.
 
  —
 
 Жизнь,
 БАРОККО
 
 Над ней трудился великий плотник,
 Мне даже пыль на ней драгоценна.
 Дух – галактическая плацента…
 
 Пётр Вегин,
 М., Отгадка-2021

 Супругой Шивы сделалась Парвати,
 Но охватила робкую тревога, –
 Она хотела убежать от бога,
 Хоть страстно жаждала его объятий...

 Калидаса

  —

 Земля была ехидна и ковидна.
 И тьма над бездною…

 Спала... туманам отдана и негою объята,
 Но тут случилась сатана с улыбкой альтер яго.
 Скрошу рогатую каргу – в рагу!

  —
 
 Увидит в зеркале себя с любимым
 Наутро после робкого сближенья, –
 И кажутся ей оба отраженья
 Единым существом неразделимым.
 
 Калидаса
 
 
 В ЧЕРЕДЕ И ПРАЗДНИКОВ, И БУДЕН
 9. 11. 2018 г.

 Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия,
 потому что он почитает это безумием...

 Апостол Павел

 В череде и праздников, и буден,
 Где часы транжиришь как рубли,
 Я ещё не до конца безумен,
 Чтобы оторваться от земли.

 Я ещё – колеблемый треножник,
 На который сила оперлась,
 Но во мне сидит немой заложник –
 Тот, кому дана иная власть.

 Проходя шкалу сопротивлений,
 Как проходят за чертой черту,
 Обретаю неземное зренье,
 Словом отменяю немоту.

 Я не знаю, что там будет после,
 Сердце замирает и поёт.
 Голая, как провод, эта осень
 Держит напряжение своё.
 
 
 В ПОГАШЕНИЕ ВСЕХ ДОЛГОВ
 Поэт, 2015 г.:
 
 творец, творение…

 В погашение всех долгов
 И в преддверии выходных:
 Я – Христос для своих стихов
 И воскресну (не вне, а в них).

 А они уже разнесут
 И мелодию, и слова…
 Приходите на страшный суд,
 Собирает толпу молва.

 Здесь присяжные – не сидят,
 Умываются не водой.
 Здесь считают своих цыплят
 Не по осени, а весной.

 Воскресение это – треш,
 Воздымание к небу век,
 И попробуй себя не съешь
 После дождика да в четверг,

 Если слово, как в горле кость
 (И не выплюнуть, не сглотнуть),
 Если я за столом, как гость,
 Чтобы мир мне упал на грудь.

 И, как будто, одна еда
 Всех на тайный звала совет…
 Сколько дел унесла среда (!!),
 А на пятницу планов нет.

 В погашение всех долгов
 И в преддверии выходных:
 Я – Христос для своих стихов,
 И воскресну (не вне, а в них).
 
 
 И ЗНАТЬ, И ЖДАТЬ

 И знать, и ждать – пока откроют ПУТЬ
 (До времени – безгласен и бесславен)
 И юный Иоанн падёт на грудь,
 Где Иоанн Креститель обезглавлен.

 Слыть (быть) плотником, работать допоздна,
 Смотреть на старших братьев отстранённо –
 Пока она придёт, ТВОЯ ВЕСНА,
 Чтоб в мир войти, в котором всё серьёзно.

 Бог не играет с нами в поддавки
 И не лишает нас земных объятий.
 За поцелуем следуют плевки,
 За клятвами – проклятия распятий.

 И вот теперь, когда отменено
 Всё ветхое, что изолгалось грубо,
 Вода не превращается в вино,
 Но в горький уксус, чтоб смочились губы.

 Когда Крестом подводится черта,
 Не всякое потом воскреснет слово.
 За смертью наступает полнота,
 К которой мы, ребята, не готовы.

 
 НА КЛАДБИЩЕ

 Великолепная крапива
 Вошла в свой беспроцентный рост,
 Осеменяя терпеливо
 Природе вверенный погост.

 Но где кладбищенский порядок
 Искоренить её успел,
 В кружке крестов, среди оградок –
 Десятки неостывших тел.
 
 Они пируют на могилах
 Своих сограждан и отцов,
 Из-под земли черпая силы
 Отдать долги взамен концов.
 
 И, с неприкрытым наслаждением
 Прожёвывая жизни клей,
 Они зелёным насаждениям
 Смешны дремучестью своей...
 
 Иль перепутаны в концерте
 Все основные номера?
 Иль унесённым ветром смерти
 Такая нравится игра?
 
 
 ДУША ВЗРОСЛЕЛА С ОПОЗДАНЬЕМ,
 над вавилонской башней…

 2002 г.

 Душа взрослела с опозданьем
 И обретала крылья-гири,
 И становилось наказаньем
 Всё, что всегда творилось в мире.

 Он упрощался до предела
 И становился страшно горек...
 В его движениях довлело
 Всё беззаконье перестроек.

 Он громоздил себя вслепую,
 Но с каждым часом проступало
 И уходило (вкруговую)
 Его безумное начало.

 И в этой чёрной круговерти,
 Когда нет выхода и вдоха,
 Душа задумалась о смерти,
 Что ей несла её эпоха,

 О снежном вихре новогоднем,
 О новом цикле предстоящем…
 И жизнь, пророчица и сводня,
 Казалась сукой настоящей.

 Но за спиной теперь мешали
 Два неудобных – ей – предмета,
 Подаренные, как скрижали,
 Во исполнение Завета.
 
 
 КАК ЭТО СКУЧНО...
 2002 г.

 Как это скучно – видеть в полном
 Объёме некую картину
 Иной души, чьи чувства-волны
 Накатывают на равнину,
 Застроенную кем попало,
 Подверженную разрушеньям,
 Где, начиная всё сначала,
 Ведут отсчёт от поражений.
 В конечном счёте, все мы – дети
 От двух колен первоначальных…
 И, если ты играешь с этим
 Огнём, тебе ли быть печальной,
 Когда в глазах твоих упрямых
 Внезапно вспыхнет он, бенгальский?
 Поэты празднуют, и пьяных –
 Не больше, чем в колонне майской.
 Так растекаются по древу,
 А тело возвращают змею.
 В тебе я вижу ту же Еву,
 С которой я не поумнею,
 Но буду спину гнуть и в небо
 Глядеть всё реже, по причине,
 Что тяжелей буханки хлеба
 Есть долг и старость для мужчины.
 И потому – с иных позиций
 Смотрю на это любованье...
 Нет у меня земных амбиций,
 Но есть рассвет и упованье,
 Что сердце снова бьётся ровно,
 Что ангел мой, хранитель, рядом
 И что не стоят эти волны
 Ни слов моих, ни песен с ядом.


 Јуче је
 свет био тако леп...


 ПОЭМА ДЫРЫ
 1988 г.
 
 Mladost, kao vlak prohujala je vec
 Prosla pokraj nas odnijela nam sve…

   —

 А я лицо своё умыл
 И полотенцем вытер,
 Но мозг, как зуб, ночами ныл
 И плакал в старый свитер...

   —

 Автобусы качают лица.
 Так начинается среда.
 С телами-таймерами слиться!..
 Работа – средство и среда
 Необитания. Отстойник,
 Где я барахтаюсь за стольник,
 А повезёт – за полтора.
 Мой разум – чёрная дыра.
 Из этой внутренней дыры
 Смотрю во внешние миры.

 Девчонка – розовая львица,
 Вокруг неё опасно виться…

 Я не любовник и не раб.
 Мне одинаково вредят
 Прикосновенья мягких лап
 И лёгкость та, с какой едят.
 У львицы безупречный вкус.
 В её глазах – янтарный свет.
 Любовь похожа на укус:
 Есть ощущенье, крови нет.
 В застое первая из рифм.
 О ней готовится Указ.
 Бумагу знаками изрыв,
 Поэты замерли у касс.
 Идёт оплата аллегорий.
 Я – инженер. Вне категорий.

 В пространстве свёрнутом Дыры,
 Где дышит времени петля,
 Лежат Священные Дары,
 О воскрешении моля.
 Желтеют прошлого клочки,
 И нет у памяти корней.
 Там, сердца слушая толчки,
 Я часто думаю о ней...
 Я вижу маятника ход.
 Следы к ней залиты слюдой.
 Любовь, как памятника пот,
 Проступит каменной слезой.

 Я четвертован был в четверг,
 Палач мой плакал у окна.
 Как этот плач похож на смех!
 О, как естественна она!

 Любимой завершён распад.
 Я грудью врезался в закат.
 Белее ночи, мела
 Шатался очумело.
 По тем местам, по тем местам,
 Чтоб усмехнуться криво,
 Где в первый раз к её устам
 Допущен, как к архивам.
 По тем местам, под тем мостом,
 Где парочек, как птиц.
 Где начинался мой разгром
 Под взмах её ресниц.

 Моя свобода! – Смерть моя!
 Ты мне сестра теперь.
 Немая девушка-змея
 За мной закрыла дверь.

 Немая – значит, не моя…

 Отвергнутый смешон.
 Как нищий, нищенку кляня,
 Бегу из царства жён.
 Там точат лясы и ножи.
 Там дремлют сытые мужи.
 Там дети громко плачут.
 Там чьи-то письма прячут.

 Автограф взяв, ушла на зов,
 А мне, сгоревшему, с азов!

 Я, августейшая особа,
 Из августа бреду в июль.
 Там, с обещанием «до гроба»,
 Приносят вести в вестибюль.
 Там водят за нос, как хотят,
 И поцелуем нежным
 Нас топят, как слепых котят,
 Изящно и небрежно.
 Увы! Тонуть приятно –
 Любовь выводит пятна.

 Я свечи восковые жёг
 И слушал певчих пенье.
 Плескалось пламя, как флажок,
 Как знак долготерпенья.
 Я в лики тусклые глядел.
 Я отрывал святых от дел.
 И сам, свечой сгорая,
 Стучал в ворота рая.
 Туристы крестятся в углу.
 Свеча похожа на иглу.

 Девчонка, бешено жуя,
 Вздохнёт, глотая слюни:
 «Какое качество жилья!..»
 И в храме жвачку сплюнет,
 И двинет дальше по Руси,
 По номерам и весям...
 Но паруси не паруси,
 От скуки – хоть повесься!
 А мальчики колодой карт
 Мелькают, рук не грея.
 И снова фильм пошёл в прокат
 Про капитана Грея.

 Миры выходят из игры
 И в чрево прячутся Дыры.

 А день угасал, как события в Польше.
 В разбуженном гаме
 Искал, как приезжие – Красную площадь,
 Офелию Гамлет.
 Он был одинок, как какой-нибудь старец,
 И вечности свечи
 Горели над ним, а незапертый ларец
 Открыть было нечем.
 Но девушка в белом из пасти кофеен
 Не выйдет наружу…
 И Гамлет умрёт? В сонном царстве Офелий
 Никто не разбужен.

   —

 Душа за телом, как собака,
 Бредёт и думает инако.
 А тело под толпы плитой,
 Как муж под жениной десницей...

 У встречных девочек ресницы
 Покрыты пылью золотой.
 И солнце, в полной лени,
 Им золотит колени...


 ВЕСЫ КАЧАЮТСЯ НЕЗРИМО

 Весы качаются незримо.
 Год високосный катит в август.
 Уже пора бежать из Рима –
 Выращивать в пустынях кактус,
 Рубить зелёную капусту
 В районе города Дубровник,
 Вскрывать горячего лангуста,
 Сочащегося, как любовник.
 На женщин, элемент природы,
 Смотреть, сведя их в ту таблицу,
 Где в каждой клетке – дух свободы.
 И позвоночник золотится,
 И вся она, что твой подсолнух,
 Наполненная семенами...
 И это называют – отдых
 Под Черногорскими горами.

 
 ОХ, ЯЗЫК!

 Ох, язык! В нём слова – то ли дерзки,
 То ли просто смешные!..
 Если «дом» – это «куча», по-сербски,
 Наша куча – Россия!

 Ох, славянский язык вредоносный,
 Где в нём место – героям,
 Если «гордый» по-сербски – «поносный»,
 Сохраним – «похороним»?!

 Языком этим нужно гордиться!
 Красота в нём – иная!..
 Если «щёчки» у них – «ягодицы»,
 Как я их понимаю!


 ПОМЕЧТАЕМ?..

 Помечтаем?
 Шикарный и дерзкий,
 Понимая, что всё – понарошку,
 Приглашу Вас на пляж королевский,
 Положив на коленку ладошку.
 Ах, коленка! – рычаг передачи
 В положении чётком «нейтральном»...
 Вы, конечно же, скажете: «Мальчик!
 Как Вы стали таким аморальным?..»
 Но коленка на первую скорость
 аккуратно так переключилась...
 Расскажу я печальную повесть,
 Почему и как так получилось,
 Что, бывает порой, озорую.
 Так куда же от этого деться?
 Перейдём мы легко на вторую,
 Вспоминая счастливое детство.
 На второй, без рывков и усилий,
 Покачнётся земля под ногами
 И какие-то новые крылья
 Нас поднимут, в момент, над домами,
 Унося к неспокойному морю.
 Звёзды! волны! прилипчивый ветер!
 И, ей-богу, совсем я не помню,
 Как давно мы летаем на третьей.
 А иначе – с небес да на землю,
 И по линии берега твёрдой
 Догоняя ушедшее время,
 Мы однажды пройдём на четвёртой!
 Да-а... Пора тормозить. Этим годом
 Не пристанет зараза к заразе,
 Но боюсь, что теперь задним ходом
 Вам уже не успеть, камикадзе!
 И горючее наше сгорело,
 И в гражданских правах – пораженье.
 И коленка давно заржавела,
 И, похоже, сто лет – без движенья.


 СЛОВА КАК МАЛЕНЬКИЕ БОГИ

 Слова, как маленькие боги,
 Нас покидали и казалось,
 Что плач и горестные вздохи –
 Последнее, что в нас осталось.

 Они, рождаясь, уходили
 И удивляли быстрым ростом,
 И наши слёзы, крокодильи,
 Воспринимали очень просто.

 У них была своя дорога
 И время жизни. И, к тому же,
 Мы им отдали слишком много,
 А сами сели в эту лужу,

 В которой небо наизнанку
 И где нам не осталось места,
 Стрелу пославшим, спозаранку,
 В расчёте подстрелить невесту.


 МЕЛЬЧАЛИ ЛЮДИ, А ПЛАНЕТА...
 отражения

 Мельчали люди, а планета
 Ходила, как ишак, по кругу.
 В начале Слова или лета,
 Но налетел я на подругу.

 Так Блок увидел Незнакомку,
 Так Мастер встретил Маргариту.
 Судьба готовила котомку,
 Что всё же лучше, чем корыто.

 Судьба открыла все кредиты,
 Смешала карты и коктейли,
 И ангелы сказали: квиты! –
 И дали скидку на отели.

 И все посольства стали наши,
 А центр Москвы стал заграницей.
 И мы устроили демарши,
 Которые нам будут сниться.

 Когда, как в первый раз, на чистом
 Пространстве белом покрывала
 Мы открывали, как чекисты,
 Секреты тела и металла.

 Когда мы выли от восторга,
 Когда вино водой казалось,
 Любовь опять пришла с востока,
 Да так, похоже, и осталась.

 Любви понравилось быть между
 Двумя распятыми телами,
 А мы забыли про одежду,
 Про стыд и занятость делами.

 Мы просто пили друг из друга
 Волшебный сок и умирали.
 И в ней рождалась не подруга, а…
 Остальное всё – детали.
 

 Я ДУМАЛ – МНЕ ПЛОХО. Я ВЫШЕЛ НА ПЛОЩАДЬ...
 Сербская тетрадь

 Я думал – мне плохо. Я вышел на площадь
 И рухнул за столик, как тот сибарит.
 А ветер зонты раздвижные полощет,
 И тёмное пиво в бокале рябит.

 И женщина, бывшая некогда ланью,
 Садится за столик и прячет глаза.
 А воздух наполнен озоном и дрянью,
 И где-то за городом бьётся гроза.

 Я буду кормить её сладким пирожным,
 Жалеть и сочувствовать, думать о том,
 Что сам без сапог, как сапожник-художник,
 И также когда-то покинул свой дом.

 Потом, в подвернувшемся универсаме,
 Продуктов куплю, посажу на такси...
 И буду бродить, как последний Сусанин,
 Катая во рту это слово: мерси!
 

 ТЕЛЕВИЗОР КАК СЕРБСКИЙ СВЕРЧОК...
 Сербская тетрадь
 
 Телевизор, как сербский сверчок,
 Сам себе восклицает «осанны»,
 А тверёзый Иван-дурачок
 Вспоминает берёзки Лозанны.

 Как осеннюю кроет листву
 Белый снег на зелёной полянке...
 И что тянет Ивана в Москву
 Так, как тянет кота – к валерьянке.

 Печь немецкая в кухне простой,
 Не спеша, растворяет полено.
 Вот и к сербам он встал на постой,
 Потому что им всё – по колено.

 А немецкая малая печь –
 Настоящая дочка «буржуйки».
 А богатая русская речь
 Начинается с чашечки дуньки.

 Бьётся в тесной печурке огонь.
 До Москвы дальше, чем до Берлина.
 И ложится в сухую ладонь
 Несгоревшей судьбы древесина.

 Дуня – сербская ракия из айвы.
 

 САМ СЕБЕ УСТРАИВАЮ ОТДЫХ
 Сербская тетрадь

 Р. Гару

 Сам себе устраиваю отдых.
 Голова не варит. Суп варю.
 Выхожу на позабытый воздух,
 Обнимаю серую зарю.

 Мелкой солью посыпают землю
 Небеса, без солнца и лица...
 И несёт проверенное зелье
 Мой сосед, и курит у крыльца,

 Запивая зелье кока-колой...
 Думаю: вот так проходит жизнь.
 Битые пластинки с радиолой
 Вынесли вчера за гаражи.

 И никто не думает о вечном,
 Всяк свою наматывает нить.
 Раньше нас стареют наши вещи,
 Еле успеваем хоронить.

 В чём же смысл затраченных усилий?
 Так вот и дожили до седин...
 Холодно. Пора обжарить крылья.
 Не забыть про соль и розмарин.
 
 
 ЗАКОЛОЛИ
 Сербская тетрадь

 А в нашем простом партизанском меню
 То густо порою, то пусто...
 Сегодня заколют чужую свинью
 И рульку положат в капусту.

 Хозяин уже засучил рукава,
 Народ приготовился к визгу.
 Ноябрь смертоносен. Сухая трава
 Окрасилась в красные брызги.

 О, нет! Никакой я процесс не виню.
 Я сам, как последняя сволочь,
 Нацелился тоже на эту свинью
 И жрать приготовился в полночь.

 Вот так наступает Рождественский пост,
 Икают волхвы и евреи.
 Куски и кусочки, копыта и хвост
 Висят на крюках в галерее.

 И веселы люди, и всё по уму,
 И в тазике – алая пена.
 И что-то коптится в приятном дыму,
 Вертясь над огнём, постепенно.

 Такой вот расклад деревенского дня.
 Иду я за солью и перцем.
 А в старом хлеву, где жирела свинья,
 Скрипит незакрытая дверца.


 ТАК ОПАСНО ИДТИ ПОПЕРЁК…

 Так опасно идти поперёк,
 Под свои становиться знамёна.
 Что любовь? – виртуальный конёк!
 Кто ездок? – виртуальный Будённый!

 Где ты, полюшко-перекати?
 Чьё там тело легло под копыта?
 Ох, ты, горюшко, чаша в груди
 Переполнена и не отпита.

 Пусть в открытое сердце стучат
 Семь ветров, семь пространств, семь восторгов!
 И погасшие звёзды горят (по-иному)
 В полях и в острогах…


 КОШКИ-ГОЛУБИ
 Лунная глина

 А вот и лебедь въехал в Леду,
 Как в иномарку – запорожец,
 Отпраздновав свою победу
 Одним из принятых художеств.

 Свернули голубю головку
 Не потому, что не вертелась,
 А потому, что есть духовка
 И кошке кушать захотелось…

 Но за морем – всегда полушка,
 Телушка (фишка с перевозом).
 В холодном климате хохлушка
 Любить умеет под наркозом
 Своей мечты…


 ARGENTUM
 Нарисуй мою жизнь. to Koordinator.

 Мы же взрослые люди, мы редко рисуем бесплатно…
 К. Л., перифразировав Б. Г.

 Нарисуй мою жизнь – акварелью апрельских улиц,
 Недосохшей гуашью жгучей декабрьской ночи.
 Всё, что ты нарисуешь – с серебряным свистом пули
 Покидая мой дом, станет эхом твоих пророчеств.

 Напиши обо мне – не прошенье куда-то выше,
 Не поэму, не повесть, не злобную анонимку,
 Напиши половинную паузу – ты услышишь,
 Как оставленный август в ней бродит с судьбой в обнимку.

 Напиши каждый день. Тишиною больничных коек,
 Недозволенным «да», недочитанной книгой Блока.
 Промолчи о себе – ты увидишь, как беспокойно
 Бестолковая жизнь моя снова вплывает в окна.

 Напиши, нарисуй – на листке, на холсте – я тоже
 Напишу тебе что-нибудь – нервно, не в лад, некстати.
 Эта жизнь мне обходится дорого, друг-художник.
 Нарисуй. И продай. За неё хорошо заплатят. 

 26.12.2001 г.

 
 КОШКИ-ГОЛУБИ
 Лунная глина

 Птицу голодную допустить
 До глубины глубин.
 Наполовину себя простить,
 И ничего – другим!

 В омуте тёмном не бьют ключи,
 Сом поведёт усом.
 Врать не умеешь, так хоть молчи
 Или играй лицом!

 Впрочем, какая теперь игра
 С рыбками?.. – рыбья кровь,
 Если в глазах у тебя дыра
 И уголь – углом на бровь.


 ТРАССА

 Внутри тебя – не лабиринт,
 А гоночная трасса,
 И всё решают не слова,
 А мышечная масса.

 А почему? – а потому,
 Что ложь твоё оружие.
 И если мир летит во тьму,
 Ему же (миру!) хуже.

 Ты так закрылась, что порой
 Тебя температурит
 От слов горячих, сам (с тобой)
 Художник захалтурит.

 Болезнь твоя – светобоязнь,
 Ты оживаешь ночью,
 Подруга, поэтесса, дрянь,
 Отличная от прочих.


 ПОТОМУ ЧТО ТЕБЕ НЕ ДАНО
 2001 – 2002 гг.

 Годовалый стишок – заколоть,
 Возложить на олтарь интернета.
 Тяжелее бычка эта плоть…
 Ею кормятся осень и лето.

 Под копытами строчек глухих
 Ничего не растёт: пыль да копоть.
 Чёрной краской – и волос, и стих;
 В кровь искусаны губы и локоть,

 Потому что тебе не дано
 Возродиться по первому зову…
 Ты водою разбавишь вино
 И запьёшь моё горькое слово.

 Ты сама мастерица, дружок,
 Подмастерья твои поприжаты
 И давно уже сбились в кружок,
 И гоняют по кругу стишаты.

 Белый свет распадается на ... ,
 От которых тошнит и корёжит.
 Ты больна, как родная страна.
 Потому-то тебя не тревожит –

 Ни отсутствие центра небес,
 Ни качели скрипящего сердца.
 Вот и ангел твой – маленький бес,
 Да и песни твои – камни детства,

 От которых не будет кругов
 В тех мирах, где поэты как боги.
 Потому и над смыслом стихов
 Думать нечего. Лгут эти слоги

 И настолько легко (чересчур!)
 Из тебя вылезают, плутовка,
 Что твой киллер, двуполый амур,
 Променял арбалет на винтовку

 И стреляет с плеча и бедра
 По поэтам и просто прохожим.
 Тем, к кому до рассвета добра
 Дева-Львица с шагреневой кожей.

 А в огромном и яростном том,
 Что вчера проспала ты, царевна,
 Нищий выпьет свой виски со льдом
 И на царство взойдёт постепенно,

 Вспоминая тебя по весне,
 Наизнанку, в простом негативе.
 Ту, чьи волосы стали как снег,
 Чьи живые стихи некрасивы.


 АУДИЕНЦИЯ
 2002 г.

 Дружеское

 АУдиенции такой
 Не ожидая быстрой,
 Мы слово трогали рукой,
 Литератур-туристы,
 И слово устремлялось ввысь,
 И прорастало плотью…
 И это называлось – жизнь,
 И отзывалось кровью,
 Которая всегда течёт
 По кругу неустанно,
 Которая тебя влечёт
 В разведанные страны.
 А в этих странах – всё путём! –
 Ни мрака, ни маразма.
 Там если лето, то с дождём,
 И утро – без оргазма!


 Орган, аккорд.
 Я не лирик… Я – киллер муз.


 ЧЁРНАЯ ЗВЕЗДА
 2002 г.

 Питание раздельное,
 Отдельное жильё...
 Звезда моя поддельная!
 Я сам зажёг её.

 И вот, кому ни попадя,
 Она светить должна...
 И никакая проповедь
 Ей даром не нужна,

 Но только карта звёздная
 Такой (!) величины,
 Что там, моя серьёзная,
 Непросто взять чины.

 И тут, моя лукавая,
 Во многом ты права,
 На «бутерброд с какавою»
 Нацелившись сперва.

 И этой целью маленькой
 Всё решено навек –
 Твой путь самосожжения,
 Действительно, наверх.

 К той части неба чёрного,
 Закрытой и пустой,
 Где ты, моя учёная,
 Сумеешь стать Звездой,

 Открытой всеми заново,
 Внесённой в каталог...
 Вот только свет твой (задолго)
 С небес дойти не смог.

 Ты – Спящая Красавица,
 Ты – Чёрная Дыра.
 И всех, кто не раскается,
 В тебя принять пора.


 ОТВЕТ-2004

   1.

 Да, но вера без дел мертва,
 А в делах процветает ложь.
 И любые твои слова
 Не потянут на медный грош,
 Потому что красивость фраз –
 Это просто такой приём,
 Потому что на этот раз
 Всё живое горит огнём,
 Чтобы выйти, как из воды,
 Из неведомого огня...
 Хорошо бы стать молодым,
 Да вот Бог научил меня,
 Что тяжёлый земной размен
 Заключается, ты прости,
 Не в стоянье у чьих-то стен,
 А в разборчивости пути.

  2.

 И поэтому – потому,
 Что корабль твой ещё не сбит,
 Так полезно быть одному,
 Когда город огромный спит.

 Спит, оставив дела свои,
 Отключив голубой экран.
 На окраинах соловьи
 Горлом режут ночной туман

 И деревья стоят в росе,
 Молча пьют углекислый газ.
 И кому-то не быть как все
 Или плакать до красных глаз…

 Ставь, бессонница, паруса
 На пиратские корабли!
 Пусть откроются адреса,
 Нам начертанные внутри!


 ЛЮБОВЬ, ДОРОГАЯ, – ПОСЛЕДНЕЕ ЦАРСТВО!

 Любовь, дорогая, – последнее царство!
 Мужья не доходят до полуфинала.
 Но вывезет друг – серый волк! – и лекарства.
 Когда-то с коня ты, принцесса, упала…

 А волк подвезёт тебя к самым воротам
 И будет, до самых последних мгновений,
 Решать – не пройтись ли клыками по глоткам,
 Заставив и принцев стоять на коленях.

 Но видишь, как чётко прописаны роли,
 И даже коня не забыли в конюшне...
 Ещё б разобраться с приданым и болью,
 И с принцем своим, ко всему равнодушным.


 ЗИМА – КАК В СОРОК ПЕРВОМ!

 Зима – как в сорок первом!
 И сам я – под Москвой...
 Мои стальные нервы
 Заряжены тоской.
 Мои мозги героя
 Весьма напряжены,
 И сам я (что такое?)
 Давно лишён жены.

 Должно быть, накануне
 Последних всех времён,
 Я погибаю втуне,
 Талантлив и умён.
 Я на себе, как П`астер,
 Испробовал сполна
 Все новые лекарства
 И понял, что – хана.

 В бессмысленном движенье,
 Круговороте дел,
 Мы терпим пораженье
 От тех, кто рыбку съел,
 Не сев при этом на кол…
 У них контракты, тля!
 А денег – кот наплакал,
 Но вертится Земля.

 И я, в числе последних
 Наследников земных,
 Свои больные бредни
 Переливаю в стих...
 И жив я этой верой,
 С которой деда мой
 Валил всех в сорок первом
 Под долбаной Москвой!


 ГРОЗА

 Жду первую грозу, как первого свиданья,
 В разрушенном лесу стволы оголены.
 Какой упрямый мир! Сколь скрыто в нём желанья
 Расти наперекор предчувствиям войны.

 Какой бы грозный гром, какой бы шквальный ветер
 Ни заломал берёз, и сосен, и осин,
 Лес вычистит себя, чтоб жить на этом свете,
 А если и сгорит, так превратиться в дым.

 И сам круговорот стихий, огня и дыма,
 Когда одним крылом захватывает вмиг,
 Уносит нас к мирам, где жизнь неповторима,
 Как радуга Огня и Неба первый рык.


 РАЗБИРАТЬСЯ В ЖЕНЩИНЕ РОДНОЙ
 2010 г.

 Разбираться в женщине родной –
 Всё равно что управлять страной...
 Детям и историкам – в наследство.
 И, пока любовь твоя строга,
 Вопреки всему опять строка
 Вырвется из раненого сердца.

 Я пойду за тридевять земель
 Тропками Иванов и Емель,
 Ибо Василиса, сбросив кожу,
 По высоким замыслам своим
 Предпочла Кощея (иже с ним!),
 Чтоб на сказку было всё похоже.

 Умные (они же – дураки!)
 У Принцессы требуют руки;
 В русской сказке, как и в Голливуде,
 Всякая концовка хороша.
 А пока в карманах ни гроша,
 В сердце – боль, в душе – мечта о чуде.


 ЗАЧЕМ ТЕБЕ, ДЕВОЧКА, ЭТА ВОЙНА?..
 14.03.2011 г.

 Вега, Альфа Лиры

 Зачем тебе, девочка, эта война,
 Где каждое слово – патрон?
 Уже на коленях больная страна
 И снайпер считает ворон.

 Уже зачитали стране приговор,
 Согнали на площадь толпу
 И лицам немым улыбается вор,
 Клеймо открывая на лбу.

 Остаться в живых – значит, маской лица
 На зрелище смерти смотреть.
 Тебе повезло быть в начале конца,
 Так жизнь продлевают на треть.

 И строем не надо ходить в никуда,
 И рынок открыт в выходной.
 А ночью твоя голубая звезда
 Взойдёт над убитой страной.

 И голос твой выстрелит спящим в лицо,
 Сметая сновидящий тлен.
 И вечная совесть продажных певцов
 Взорвётся в последнем котле.

 
 В КАФАНЕ
 Сербская тетрадь

 Марине

 Сан сервиторос с фигурой борца.
 Женщины полураздеты.
 Или всё это «начало конца»,
 Или закончилось лето.

 Ходят туристы – им дай автомат –
 Чем не патруль на бульваре?!
 Господи! Если я буду богат,
 Дай каждой твари по паре!

 Совокупляясь, забудут они
 Злобу войны поднебесной,
 И золотые растянутся дни
 Нашей любви бестелесной.

 Лето продлили, как будто кредит.
 Ангел напротив задремлет.
 И на меня, не мигая, глядит
 Тот, кто наследует Землю.


 АНГЕЛ И КОЛОБОК

 Слеплю из праздничного теста –
 Не дрогнет дерзкая рука! –
 В порядке дивного процесса,
 И Ангела, и Колобка.

 Втроём присядем на дорожку,
 В четыре глаза оглядев
 Свою унылую сторожку,
 Весьма похожую на хлев.

 Леп Колобок. Ему не страшно.
 С ладони – в мир, как в кегельбан...
 И катится слепое брашно
 По всем оврагам и буграм.

 За ним, с мешком, в нём Ангел дремлет,
 Иду неведомо куда,
 Где – мхом укрытые деревни,
 И красная горит звезда.

 Висит звезда! И светом алым
 Синюшный разгоняет мрак.
 Я не всегда был трезвым малым,
 А тут и вовсе стал – дурак.

 Лишь Ангел, выйдя из котомки,
 Присев на правое плечо,
 Пронзает взглядами потёмки
 И что-то шепчет горячо.

 Его язык мне неизвестен,
 Но кровь вскипает и поёт!..
 И мир, что стал предельно тесен,
 Толкает Ангела в полёт.

 И в небесах, где чёрный космос,
 Где света красного кулак,
 Я слышу леденящий голос:
 – Ну что, допрыгался, дурак?!

 Слеп Колобок. Я нем как рыба.
 Мы оба – не при козырях.
 Но небо содрогнулось, ибо
 Взошла полночная заря.

 И Ангел – белая невеста! –
 Спускалась с неба прямо к нам…
 А Колобок вздохнул, как тесто,
 И разломился пополам.
 
 
 МНЕ НАДО НЕ ТАК УЖ И МНОГО...

 Мне надо не так уж и много:
 Вписать в незаконченный стих,
 Как жареных есть осьминогов
 И гадов чудесных морских,

 Как в карте какой-нибудь винной
 Ткнуть пальцем в «Мерло Пти Вердо»
 И нежно чирикать с Мариной,
 Рукой осязая бедро...

 И Кто-то на времени тормоз
 Как будто надавит слегка.
 И пишет невидимый томос
 О нас – Иоанна рука.

 На этой открытой вечере,
 Когда уже всё решено,
 Пройдя все суды и потери,
 Мы пьём дорогое вино

 На собственной свадьбе, как в Кане.
 И с нами, опять и всегда,
 Господь и великие тайны...
 И хлеб, и вино, и вода.


 ЛЕНИНГРАД
 Новый год

 1984 г.

 Окна вязью хрустальной мечены.
 Искры прыгают со стекла.
 Пар от форточек – признак вечности
 Человеческого тепла.


 КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАРИНЫ
 Сербская тетрадь

 жене

 Если просто тебя любить
 До иголок-мурашек, блин...
 И однажды во сне слепить!
 И ослепнуть.

 А мир – един.
 Мир поеден, лежит костьми.
 Виден берег – крутой, иной.
 Собираю тебя горстьми,
 Просыпаюсь, пока живой...

  —
 
 Ой, ты, ночка тёмная,
 Ночь бесснежная!
 Как ты там, родная моя,
 Жёнка нежная?

 Ветер мой скулит за окном
 Псом заброшенным.
 Засыпай безрадостным сном.
 Спи, хорошая.

 Я опять сижу у огня,
 Думу думаю.
 Знаю, что ты есть у меня,
 Ночкой лунною.

 Время поворотится вспять,
 Выйдем на люди.
 Спать моя хорошая, спать!..
 Окна – в наледи.

 Завтра будет первый снежок,
 Лыжи-саночки.
 Спи жена, мой нежный дружок,
 Щёчки-ямочки.

 В небесах застыла луна.
 Тишь глубокая.
 Спи, моя родная, одна.
 Одинокая.

 Ой, ты, ночка тёмная!
 Ночь бесснежная.
 Как ты там, подруга моя,
 Жёнка верная?


 МАРИНЕ

 – Интересно, это – память или мечта?
 – Это – тайна…
 В. Н.

 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 На краю земли,
 Новый дом на розовой картинке,
 Пчёлы и шмели.

 Сад цветёт, сирень струит свой запах,
 Гуси на пруду.
 Сенбернар стоит на задних лапах,
 Ждёт свою еду.

 Виноград и голубые ели,
 Ивы у воды.
 А в углу – в твоей оранжерее –
 Райские плоды.

 Белая мощёная дорожка,
 Кухня и ледник.
 И тобой закрытая сторожка,
 А за ней – родник.

 И густой, как мёд, весенний воздух,
 И ребёнка плач,
 И для нас рассыпанные звёзды,
 И в печи – калач.

 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 В зеркале твоём,
 Мы на этом вечном фотоснимке
 Навсегда вдвоём.

 
 ДВА РАЗНЫХ ПОЛЕНА В ПЕЧИ
 Марине
 
 Два разных полена в печи.
 Одно – пересохло до звона
 И жаром, в ноябрьской ночи,
 Себя отдаёт неуклонно.

 Другое – сырое совсем,
 Горит кое-как, неохотно,
 Но их положили затем,
 Что вместе им будет комфортно.

 Иначе – дрова не горят.
 Иначе – сгорают, как порох.
 А так: оптимален заряд
 И путь прогорания долог.

 И я, вороша кочергой,
 Подумаю: странное дело,
 Я сам, как полено, сырой,
 И ты – до сих пор не сгорела.


 ДОМА
 Краљеве Воде, Сербия,
 Сергей Есенин

 Когда на улице метель,
 Сугробы у порога,
 Залягу в тёплую постель,
 Как в старую берлогу.

 Потёртый томик под рукой
 Великого поэта,
 А за окном мороз какой!
 А под периной – лето.

 Пусть весело трещат дрова,
 Тепло идёт сухое!..
 Я буду впитывать слова
 И думать – всё-такое.

 Потом, когда-нибудь, усну
 С открытыми глазами,
 Уйдя и в книгу, и в весну,
 И в домик под Рязанью.
 

 АНТИСКАЗКА
 Мой Пегас

 Пусть ничто не вечно под луною,
 Тем прекрасней каждый божий день!
 Но Пегас зовёт меня в ночное:
 Он отвык от света и людей!

 Он, в размерах, меньше Сивки-бурки –
 Мальчик-с-пальчик справится в седле! –
 Кормится кусочками от булки
 И пасётся на моём столе.

 Скажет мой читатель: «Ни фига се!
 Это как же надо понимать?..
 На карманном на таком Пегасе
 Дальше кухни вам не ускакать!»

 Мы не скачем! Мы – не на Майдане.
 Есть вода горячая и газ...
 Вместо денег у меня в кармане
 Поселился маленький Пегас.

 А когда часы пробьют двенадцать,
 Если я не выпущу его,
 Он в кармане пробует брыкаться
 И пищит тихонько: «И-го-го...»

 Так вот и ношу его в ночное.
 Дан во искупление грехов...
 Хорошо, что нас с Пегасом двое,
 Не считая кухни и стихов.


 ДЕВЯТОЕ РЕБРО
 Святому Николаю

 Пятнадцать алтарей-энергоблоков.
 Охранник перелистывает Блока:
 «Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы...»
 – От, москали! И не дают взаймы!

 Идёт и ставит «свечку Филарета».
 И лихорадит, лихорадит лето.

 Святителя девятое ребро
 Простой вопрос поставило ребром:
 «Жить не по лжи?..» Семь бед – один ответ.
 Торговцы отреклись от сигарет.

 Алтарь закрыт. Ушли давать на лапу.
 Вернут «Николу». Притаранят Папу.

 Вчера был дождь. Сегодня снова – дождь.
 Сакральный год. Непромокаем Вождь.
 Ещё чуть-чуть, вновь станет молодым
 И из ноздрей польют огонь и дым.

 Отстроит Киев. Разорит Москву.
 И вечный бой.
 – Ау, мой друг… Ау-у!

 
 В ЧЕТВЕРГ ЛИЛ ДОЖДЬ...
 Притча

 о. Роману Матюшину-Правдину

 В четверг лил дождь. Иуда приболел.
 Всё время бесконечные разъезды,
 Апостолов завистливых наезды.
 Он всех кормил. И сам терпел, терпел...

 Всем добывал одежду и ночлег.
 Пахал как мул, сандалии стирая,
 Тянул – от Иордана до Синая,
 Чтоб скиснуть после дождичка в четверг.

 Вся партия расписана давно:
 Ходи пешком до Иерусалима,
 Ферзём не станешь. Мимо. Мимо. Мимо.
 И стало кислым канское вино.

 А как гуляли! Чудо из чудес.
 Обычаи, что в Кане, что в Одессе:
 И там сожгут, и здесь тебя повесят.
 Везде, кто не работает – не ест.

 С небес гремело, ахало, лило...
 Там Илия трудился, как Стаханов.
 На весь Израиль пары нет стаканов
 И выпить не с кем, и ушло бабло.

 А мысли все, как молнии в ночи...
 (Что денег нет – не велика потеря!)
 Назначена последняя вечеря,
 Петру сегодня отдадут ключи

 От Царствия, которое не здесь.
 Апостолы наивны, как индейцы.
 Развесят уши или что там – пейсы? –
 Не забывая выпить и поесть.

 Иуда спёкся. Он – не волонтёр.
 И он – не маг, он честно на подхвате.
 Простыл, как бомж. Ему, пожалуй, хватит
 Лить масло в несгораемый костёр.

 Начальники народа держат мир,
 Блюдя баланс, традиции лелея.
 А так бродить... Цыгане – не евреи.
 И хватит с нас каких-то детских игр.

 С небес лило. Пятно на потолке
 Всё расплывалось, становилось блёклым.
 Отверстие в стене (какие стёкла?),
 И пробка от отверстия – в руке.


 ПАСХА

 Ум молитву исполнить тщится.
 Сердце выкупано в любви...
 К банкомату и к Плащанице –
 Незнакомые, но свои.

 Не хмелея и без елея,
 За движеньем слежу сердец.
 Так когда-то и к Мавзолею
 Мы стояли толпой овец.

 Волки целы и овцы сыты.
 Кто-то крестится, и – двумя,
 А какой-то квадратный мытарь
 Шепчет: «Боже, помилуй мя!»

 Всех собрало «Христос Воскресе!»,
 А кому-то – вот-вот рожать.
 И владыка на «Мерседесе»
 Не торопится уезжать.
 
 
 ПОСЛЕ ПРИЧАСТИЯ
 
 Во мне весь мир, и я в нём растворён.
 Течёт река народная от Чаши,
 Божественным питаема Огнём.
 Здесь все равны.

 – Остави долги наша...

 Ещё снегов неубранных не счесть,
 Курганом встал сугроб у места боя.
 Ликует и поёт Благая Весть.
 И смерти нет, а есть – покой и воля.
 
 
 КАМЕНЬ
 Петру Люкшину

 Жить хочу – на берегу Дуная?
 На Дону?.. – за пазухой у Бога.
 Что ты скачешь, линия кривая?
 Что застыла, пыльная дорога?

 Или я, как на распутье Витязь,
 Путаюсь у ветра под ногами.
 Что там шепчет небо?
 – Торопитесь!
 Отыщите Родину и камень.

 Не она ль змеёю придорожной
 Залегла под надписью погреться?
 «Пешие, ступайте осторожно!
 Здесь слова кусают прямо в сердце».

 Все ушли. Налево и направо.
 Путь обратный всякому заказан.
 Чья-то жизнь сбежала, как держава,
 В чёрную воронку унитаза.

 Что смотреть на вросший в землю камень?
 Камень нем. В нём мысль застыла Божья.
 Только надпись свежая: «Лехаим!»
 И прямая стрелка – в бездорожье.
 
 
 ВОЗВРАЩЕНИЕ
 Марине

 Полотно льняной зари
 Расстелилось на кровати.
 Никому не говори
 О внезапной благодати!

 Не спугни её, пока
 Бьётся сердце неуклюже.
 Кружат в нимбе облака,
 Свет внутри и свет снаружи.

 Отречение моё –
 Вход в невидимое царство.
 Ангел в сердце запоёт
 О высоком без лукавства.

 И поселится внутри
 Что-то вечное, живое...
 Полотно льняной зари.
 Звуки, знаки, всё такое.
 
 
 ДОЖДЬ – ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ИОРДАН!
 Марине
 
 Заря – открытая, как рана, –
 Стирает морок и туман.
 Я вижу, как река Самара
 Впадает в реку Иордан.

 Михаил Анищенко

 Дождь – вертикальный Иордан!
 Он Богом дан,
 А я – Адам,
 Отмеченный Дождём...
 Я не полезу в броневик!
 Дождь – мой высокий духовник,
 Под ним я, как при Нём.

 Ах, воскресенье, День Дождя!
 Промокла исповедь моя –
 Небесная река.
 Пусть пересохнет
 Путь к греху,
 Как время где-то наверху!
 Сложив счастливую строфу,
 Солю себе – пивка.

 Обсохли мокрые зонты,
 За кошкой бросились коты,
 В кафе и гул, и гам.
 И улица своё возьмёт…
 А будет ли перезачёт –
 Не скажет Иордан.
 
 
 ПРЕМУДРОСТЬ
 
 Копья поют на Дунае...
 Виктор Соснора

 А вокруг меня – бездорожье.
 Мчится поезд в ночи земной.
 И дана мне Премудрость Божья,
 Чтобы я приобрёл покой.
 
 Принимая подарок царский,
 Обнимая ноги Твои,
 Понимаю ли я, несчастный,
 Бескорыстность Твоей любви?

 Слёзы катятся тихим градом,
 Заменяя мне сонм молитв.
 Бесконечна Твоя награда
 Перед утром духовных битв.

 Мы готовы к рассвету, Отче,
 Как апостолы, мы сильны!
 Покажи мне, Великий Зодчий,
 Новый контур моей страны.

 И простым строителем новым
 Стану я на земле Твоей
 Поднимать на работу Словом
 Неразумных Твоих детей.

   —

 ЦЕРКОВЬ

 Премудростью Божественной от века содержима есть / и на конец веков премудро воплощаема бывает / невидимаго царственнаго снисхождения печать /, да печатлеется таинственно Божественная /; воцерковися днесь, вселенную в Себе воцеркови/ и лютаго льстеца нелестно посрами/, да воспеваем вси победную Христу /, случись бо яве недоведомая злым.

  И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд.
Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.

  И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.

Откровение, 12 глава

Понеже злоба ослепи сама себе /, и миродержец лютый разума лишается /, не может бо терпети повеления Владычня /: глава греха да сокрушается пятой /, и древлей клятвы свобождается премудрый змей /, Иуда прилучается к апостолом /, за Каина возносится чистейшая молитва /, да рушатся утробы преисподнии / несокрушимой милостью Премудрости Моей.