Да, что ещё… Недавно Гоголь заходил.
Раскланялся, окинул всех «Приветом».
Как путаник великий, предложил
Устроить встречу с молодым поэтом,
И плавно, с всплесками, заговорил –
Летят гиперболы, метафоры, литоты –
«Он – гений», – страстно заключил,
И две строки привёл – звучали ноты.
– Лермант, Лермант… Что до французов – не встречал.
Тут Гоголь уточнил, что дед его – шотландец,
В России как ландскнехт, – так Миша пояснял,
И в армии царя – наёмный иностранец.
Фамилия связана с местной горой,
Lear Mont, – я дословно запомнил с той встречи.
Так «плоская гора» звучит на их наречьи,
Оттуда ударение летит на слог второй.
А что по классу – от рожденья дворянин,
Но, следуя семейной иерархии, –
Коль младший сын, – ему в вояки иль в монахи.
А про отца сказал: нёс службу до конца,
А матушка болела и рано умерла.
Тогда его, по возрасту юнца,
Бабушка, Арсеньева, сердечно приняла.
Дал знать: его корёжит слово «господин».
Из бурного рассказа я понял, о ком речь:
– Не тот ли Лермонтов и есть младой поэт?
Его стихи звучали под сонет,
Но я не смог тогда их в памяти сберечь.
Меня пленило: его мысли энергичны
И, вместе с тем, их ритмы мелодичны,
При том романтика недюжинная прёт –
От Байрона ль, Мицкевича ль полёт?!
Как будто я нашёл в них некий цвет –
Не сумрачно-понурый, блёклый, серый,
Да и не алый, чтоб ублажить «свет» –
В нём радуги оттенки и плюс белый.
А Коля Гоголь резюмирует: «Когда?
Я тотчас привезу его, он рядом где-то».
И радостно мне стало, что новая звезда
Пополнит счёт великих из поэтов.
Но я не смог принять благих советов.
Не знал, наверняка, друг Гоголь про дуэль,
Что вскоре ей начаться на предместьях где-то,
Иль в январе, иль с переносом на апрель…
Сказал ему взамен, чтоб передал поэту,
Что рад я искренне его в поэзии победам,
И пусть бы он принёс, по моему завету,
Для «Современника», да передал друзьям-коллегам
Удобный для журнала матерьял: там пьесок пару,
Да лучших бы стихов, штук десять–двадцать кряду.
А дальше… Что-то к памяти пришло:
Как будто видел я его не так давно.
В кондитерке. Так получилось, что
Соскучился я, вдруг, по лимонаду.
Присел в раздумьи… Чувствую, что рядом
Кто-то давит на меня тяжёлым взглядом.
Нашёл. По описи друзей – сидит Лермант,
В мундире, что поручик–лейтенант.
Встревоженно–нахально смотрит и молчит.
Но что бы это значило? Ушёл в себя?
Глаза прикованы и тянут, как магнит!
Я встал, усильем воли взгляд свой отведя.
От двери обернулся – туда же безмолвно глядит?!
Тут мысль на миг: «сидит и молча с собой говорит».
С.С. Уваров, желчный деятель с приставкой «гос–»
Однажды, у А.Н. Оленина, закинул сказ
Про то, что род свой я от негра Аннибала превознёс,
Что ходит, мол, бахвалится, входя в экстаз.
Но то, что негритёнок за бутылку рома
В Кронштадте продан шкиперу простой баржи,
Он сохранил внутри, не вынося из дома;
Своим сказал, мол, Петр I тем шкипером «служил».
Булгарин–хват сей отзыв в щель двери подслушал
И мухой полетел, как журналюга ушлый,
В редакцию к себе, и, с по;том на челе,
Враз, лихо повторил всё в «Северной пчеле»,
Лишь позже мы узнали, кто прародитель клеветы
И кто приспешник. Не здесь ли ТО НАЧАЛО всех начал:
Издёвок, каверзных намёков, придворной суеты;
Я сам, включась в игру, на пасквили всем дерзко отвечал…
Я долго ждал, утихнет ли молва
От той статьи, что в прессе громыхала.
Где «неким литератором» в ней мог быть только я,
И что у них средь предков негров не бывало!
К тому прибавили, что мать его – мулатка…
По непристойности дошли так далеко,
Что фельетоны полились с фактурой гадкой.
Сатирика я покараю всё равно,
Хоть даже и придётся действовать украдкой.
Но, так как журналисты не дерутся на дуэли,
Я должен бить стихом по мордам анонимным,
И бить нещадно, крепко, чтоб на век зарделись,
Ходили чтоб в потомках не с лицом – пятном родимым.
Коль встретишь где-то рожу грязно-красную,
То знай, сатирик–аноним здесь шастает,
Вот–вот разинет пасть свою клыкастую,
Быстрее спрячься в зону безопасную.
Так я и сделал – ответил на вызов стихом:
«Моя родословная». Дельвигу сбросил письмом.
Давно это было, лет пять как прошло.
И жив был поэт, и изданье его.
Я с просьбой к нему: поместить стих в газете,
Но тут же споткнулся при верном ответе:
Мой друг посоветовал стих не печатать,
Неравные силы – перо с нападеньем,
Ты пришлым в дворянство дал знать, – суть не спрятать,
Что все из мещанства – под барским знаменьем.
Тут пальцев в достатке, чтоб взять отпечатки,
Когда нувориши снимут перчатки.
Исконных дворян осталось немало,
Живут себе мирно, не тянутся к власти.
Судят по нраву, откуда «начало»,
Но встанут стеной при великой напасти.
Тогда же письмо написал Бенкендорфу.
Всё рассказал, стих–ответ приложил,
Вскользь намекнул про Фаддея–пройдоху –
С какого испугу мне так «удружил» ?!
Признался, что несколько копий «ответа»
Был вынужден срочно пустить по рукам.
И что я ничуть не жалею об этом –
Кто-то же должен воздать по грехам.
Но также имея в виду, что порыв мой
Воспринят, быть может, сатирою косвенной
На чьи-то фамилии, многим известные.
Родом не в масть – сплошь мещане поместные,
Бегут во дворяне с корыстию свойственной.
Я счёл своим долгом поставить в известность
Чрез Вас императора, если уместно.
Да попросил бы, чтоб пыл оскорбителей
Ну, как-то умерить, если хотите Вы.
На что Бенкендорф отвечал мне почтенно,
Что будет доложено всенепременно.
А, вскоре, ответ мне пришёл по «заданию»
И в нём императора пожелания.
Ко мне обращался он чрез генерала, –
Тогда и такого вниманья хватало.
Продолжение следует ...