В твоём лице я вижу сотни лиц
знакомых мне по книгам и картинам.
И верю я преданиям старинным –
не только мне так сладко падать ниц.
Не только мне даровано творить
любовь – как миф, как сказку, как легенду
и дней привычных медленную ленту
вытягивать в сверкающую нить.
В тебе я вижу тех, кто был воспет
струною, словом, жестом, звуком, кистью,
кто бытие моё открыл мне жизнью,
кто мне глаза открыл на белый свет.
О, сколько лиц – Кармен, Медея, Ева,
Джульетта, Галатея... Всех не счесть.
В тебе одной – прощение и месть,
и падший ангел, и святая дева.
В тебе так много разного... Прости,
но есть в тебе и страшное, и злое,
слепое, равнодушное, пустое...
Как мне тебя от этого спасти?
Как самому спастись от нищеты,
что в душу пробирается украдкой?
Как устоять в смертельной тайной схватке?
К кому взывать в час трудный: "Защити!"?
Мы любим тех, кто может нам помочь.
Но часто тех, кто нам помочь не хочет.
И горе это наши души точит –
о, это горе чёрное, как ночь!
Удел наш – ошибаться, падать ниц,
искать созвучий древних и прекрасных.
Как это сладостно и страшно – в муках страстных
в твоём лице увидеть сотни лиц.
* * *
Я вживаюсь в тебя, словно в образ предложенный свыше.
Кисть скользит. Проступают на досках твои образа.
Всё, что вижу в тебе, я таинственным образом слышу.
У гармонии есть точный образ – гроза.
Этот гром. Эта тяжесть. Набухшее венами небо.
Потемнело в глазах. Где ты, родина света – восток?
Я вплетаю колючие молнии в нимбы и в нервы.
У грозы есть заветное имя – восторг.
Чья, не знавшая жалости к отроку, ловкая воля
записала меня в подмастерьев блудливых отряд?
Я сломал производство, но сломан рычаг произвола.
У восторга есть гипсовый слепок – обряд –
ремесло, что находит всегда лишь в себе утешенье.
И о чём же еще мы, невинные в святцах прочтём?
Очищается небо, стихает. Работа близка к завершенью.
Суть обряда есть опыт.
И стало казаться, что ты – ни при чём.
* * *
Стихи – застывшая стихия,
душевной смуты смертный час.
Перо и сердце боль сводила.
Свела в слова – «Я встретил Вас...».
И, кажется, ничто не может
безумье это утолить...
Но вот стихи. И не тревожит
утрата. Снова можно жить.
Когда до высшего предела
слепая страсть раскалена,
скажи о ней – она сгорела
и в красоте погребена.
Есть что-то страшное в искусстве:
сладчайший мёд – смертельный яд.
Открытие пространства в чувстве.
И, всё же - отстранённый взгляд.
* * *
Я эту женщину любил.
И, всё-таки, её забыл,
чтобы другую полюбить
и в свой черед её забыть
затем, чтоб новая пришла,
пустое сердце обожгла,
и розу бросила в сосуд.
Беспамятство – вот Страшный суд.
* * *
С О Н Е Т
Мне трудно на тебя поднять глаза,
ты вся – упрек моим несовершенствам –
так хороша, что я убит блаженством:
тебя ни помнить, ни забыть – нельзя.
Сверкает виноградная лоза,
а плеть прибита стужею крещенской.
Очарованьем юным, сутью женской
ты, видит Бог, невидима для зла.
Вот почему так веки тяжелы.
Объятья призраков твоих – мой образ лжи.
Не правда ли, пора ослабить галстук –
бал отгремел. И вновь душа робка,
но в ней твой свет не извести, пока
надежда спит и ангел не залгался.