Надышавшись трынь-травы,
брожу по городу чужому.
Защитив себя от лжи
и скуки по родному дому.
Ночь.
От ветра небо в тине.
Среди фонарей один
я, словно, на большущей льдине
среди снов своих картин.
Вот девушка.
Наверное, Нина.
Просит у столба совет.
Вдруг, милицейская машина
тихо, прошептав «Привет»,
со мною рядом прикорнула.
«Кто ты?» – Говорит – «Ответь!»
Затем, как будто ножкой стула
ветер поспешил огреть
меня по шее тумаком.
Холодным, как тот привкус яда.
И погладила дождем
вселенной храма жрица – Ада.
- Кто я? – говорю – Приезжий!
- И откуда же ты есть?
- Из Москвы!
- Куда ты пеший?
- Где б прилечь ищу, присесть.
Тут машина мне мигнула,
отворила дверь свою
и оттуда мне швырнула
всех преступников грозу.
Не сравнить его ни с кем! -
Весь в чешуе,
как жар горя,
грозен более он, чем
все 33 богатыря.
- А где же дядька Черномор?
- В морских глубинах ждет тебя.
Что вижу!))):
Нина беломор достала,
там же у столба
творить и начала косяк,
как свое лучшее творенье.
Аккуратно…
Как-никак полтинник стоит это зелье.
А тем временем допрос
мне учинил наш страж порядка.
Предо мной он в землю врос
и, вдруг, запел так сладко-сладко,
будто в парне просыпаться
начал певческий талант
А с крыши стала осыпаться
черепица на асфальт.
Той песни смутные слова
то в лай собачий превращались,
то в коронный рёв осла,
то по-другому искажались,
голоса напоминая всех зверей….
и даже птиц,
тогда как у меня стекая,
испарялся цвет с ресниц.
Глубокий смысл речей его,
на наш язык переведя,
я разобрал с большим трудом.
Но понял – с ним шутить нельзя!
Он: «Есть наркотики с собою?»
«Нет!» - ему был мой ответ.
- А в рюкзаке, что за спиною, может, есть они, а?
- Нет!
- Ну-ка паспорт мне покаж…
Таак, ну а в карманах что?
– спросил порядка грозный страж.
Я: семечки, …ключи и… всё.
Меня общупав, он узрел,
что я не лгу, что все о-кей,
и тут же на прощанье спел
мне арию про двух друзей.
А у столба всё та же Нина!
Выкурив один штакет,
другой на месте же забила.
Я смотрю – машины нет.
Куда полиция девалась?
Уплыла? Наверняка!
На корабле своем помчалась
по дорожным бугоркам
срывать головки конопли,
проросшей на земле пиратов,
глюкогенные дожди
встречая по пути в Саратов.
А я в воздух вновь поднялся
на, так, сантиметров пять
и вместе с ветром зАнялся
воздушною ходьбой опять.
Мимо красных светофоров,
норовят что закричать.
А из-под моих паровозов
рельсы стали улетать.
Так быстро-быстро, словно стая
синеглазых желтокрыл,
которых выгнал Бог из Рая,
за грехом когда накрыл.
По небу тянутся тропинки
– метеорные хвосты.
На них волшебник – старый Инки
– чудеса творит свои.
И ветер что-то разыгрался,
волосы мне растрепав.
Снег хотел пойти, но сдался,
мОдны танцы не начав.
Глазами мутными глядя
далеким звездам прямо в очи,
я стою у алтаря с прекрасной дочкой хлАдной ночи.
Сей красивейший алтарь,
который золотом украшен,
превратился, вдруг, в фонарь.
Но мне он показался страшен.
Ночи дочь узнал я. – Нина!
Та сидела под столбом
и так медлительно курила,
что кидало меня в сон.
Подняв она глаза свои
и в мою сторону направив,
протянула конопли коробку,
волосы поправив.
Сел я рядом с ней и стал
папИрос шмалью забивать.
Ей из кармана свет достал и затянулся.
Раз, так, пять.