Любая игра, в которую играют люди (шахматы, шашки, футбол, бокс и т.д.), это, по сути, есть модель войны, и вопрос о том, кто победил, не вызывает споров ни у игроков, ни у болельщиков, потому что победа определяется правилами игры, с которыми согласны все – и игроки, и болельщики. В некоторых играх победа определяется арифметически – кто больше забил шайб и мячей в ворота противника, забросил мячей в корзину – тот и победитель. В шашках побеждает тот, кто довёл количество шашек противника до нуля. В шахматах тот, кто объявил королю противника мат. В войне, конечно, тоже есть свои правила, и согласно этим правилам побеждённый сдаётся на милость победителя, бросает ему под ноги боевые знамёна, отдаёт шпагу, выносит ему символические ключи от города, подписывает акт о капитуляции, и т.д. Однако в реальных, не игровых сражениях всё не так однозначно, и часто бывает, что каждая из воюющих сторон считает себя победительницей, и такая точка зрения потом фиксируется в преданиях, летописях, трудах историков и идеологов, в школьных учебниках. Я не имею в виду, когда победу беспардонно приписывают себе вопреки фактам, как это делает США, заявляя на весь мир, что это они победили во Второй Мировой войне и спасли мир от фашизма, а русские были толи «с боку припёку», толи союзниками Гитлера. Здесь мы имеем дело с обыкновенной ложью и клеветой, на которую горазды англосаксы. Я говорю о случаях, когда побеждённые искренне верят, что победили они.
Яркий исторический пример - Бородинская битва, одно из самых кровопролитных сражений XIX века. Француза, да и любого жителя «цивилизованного мира», мало-мальски знающего историю, разбуди ночью и спроси: кто победил в Бородинском сражении – русские или французы, и он, не задумываясь, ответит: конечно, французы. В победе был уверен и сам Наполеон и называл сражение под Бородиным самым главным сражением своей жизни. Уверена в победе была и вся французская армия. Конечно, русская кампания была Наполеоном проиграна, с этим никто не спорит, но Бородинское поле он, несомненно, покинул победителем. А вот Кутузов до конца своих дней утверждал, что под Бородиным победили русские, об этом же писал и Лев Толстой в своём знаменитом романе. Российские историки (за исключением, разумеется, либеральных и близких им по духу) также не считают Наполеона победителем Бородина.
Для французской точки зрения вроде бы есть все основания. Традиционно (особенно в военной теории конца XVIII - начала XIX веков ) считалось, что сражение выигрывает тот, за кем осталось поле битвы. Поле битвы осталось за Наполеоном, после чего он без боя получил Москву, стало быть, он – победитель, что и требовалось доказать. Так рассуждают формалисты и догматики. Но реальная жизнь – не игра в шахматы, не трамвай, всегда двигающийся только по рельсам и по заранее проложенному маршруту, и исключения из правил в жизни происходят не реже, чем в орфографии русского языка – одного из самых сложных языков в мире. Ну, осталось Бородинское поле за Наполеоном, а зачем оно ему было нужно? Картошку сажать? А зачем ему нужна была Москва? Он что, жить там собирался? Ведь не за них же он воевал, а за что-то другое.
В шахматах цель всегда одна – объявить королю противника мат. В реальных битвах цели всякий раз разные, и победил не тот, за кем осталось поле битвы или кто захватил город, а тот, кто эти свои цели сумел реализовать. Какие цели преследовал Наполеон в Бородинской битве? Первая - разгромить русскую армию и сделать её остатки не способными к сопротивлению. Вторая – захватив Москву, подорвать дух русской армии и русского народа, деморализовать их. Он знал, что Москва – это сердце русского народа, и завоевание её больно ударит и по самому больному месту, что и было в реальности. Третье – измотанным в боях и погоне за русской армией французам нужен был отдых, к тому же впереди была русская зима с её кошмарными для европейцев морозами, а богатая Москва, как рассчитывал Наполеон, предоставит покрывшим себя под Бородиным неувядаемой воинской славой французским солдатам прекрасные тёплые квартиры, зимнюю одежду, продовольствие и любовь русских красавиц – так было во всех европейских столицах, которые завоевал Наполеон. И, наконец, четвёртая цель – в побеждённой Москве или Петербурге (не важно, где) сесть с побеждённым русским императором за стол переговоров и, как в Тильзите, подписать с ним мир, навязав ему, как победитель побеждённому, свою волю, что означало бы победоносный конец русской кампании.
Какая из этих целей была реализована? Ни одна! Русскую армию он не уничтожил. В ходе битвы он с трудом и неслыханными жертвами овладел позициями русских, но не смог обратить их в бегство - они уходили с поля битвы организованно, забрав раненых, знамёна и оружие. Это было не паническое бегство побеждённой и деморализованной толпы, какой была французская армия во время бегства из России, а переход с невыгодных позиций, в которых она находилась, на выгодные – к деревне Тарутино, где русские войска получили почти трёхнедельную передышку, использованную для отдыха и подготовки к зиме, и куда пребывали новые подкрепления, ополченцы, оружие и продовольствие. Суворов в книге «Наука побеждать так определил, что такое победа и что такое поражение: «Оттеснён враг – неудача. Отрезан, окружён, рассеян – удача». Наполеон русскую армию не отрезал, не окружил, не рассеял. Он даже её не оттеснил, то есть, не заставил спасаться бегством. Русские сами ушли, потому что решили взять тайм-аут. Задним числом Наполеон пустился за ними в погоню, чтобы отрезать, окружить или рассеять, но в результате «флангового марша», как его называл Кутузов, или Тарутинского манёвра, который историки называют гениально реализованной операцией Кутузова, русская армия смогла занять позиции, прикрывающие все дороги, ведущие в Калугу. В Тарутинском лагере численность армии выросла с 85 до 120 тысяч человек. Смена невыгодной позиции на выгодную– обычный приём во время любой войны, это азы военной науки. Вот и Наполеон, оставляя Москву, считал это не поражением, а всего лишь сменой позиции:
«Москва не представляет больше военной позиции, - писал он. – Иду искать другой позиции, откуда выгодней будет начать новый поход, действие которого направлю на Петербург или Киев».
Цит. по: Отечественная война 1812 года – Википедия. ru.wikipedia.org
Кутузов оставил Бородинское поле и Москву, которые «не представляли больше военной позиции», чтобы найти «другую позицию, «откуда будет выгодней начать новый поход», Наполеон по этой же причине оставил и Бородинское поле, и Москву. Но только Кутузов нашёл эту самую «военную позицию» - в Тарутино, оттуда начал «новый поход» и победил Наполеона, Наполеон же «другой позиции» не нашёл благодаря умелым действиям Кутузова, в результате чего «Русскую кампанию», как её называют французы, проиграл. В чём же тогда заключается победа французов под Бородиным?
Сломить боевой дух русской армии и русского народа также не удалось, результат оказался прямо противоположным: потеря Москвы усилила ненависть к захватчикам и стремление победить его во что бы то ни стало. Как в песне Окуджавы: «мы за ценой не постоим». Вместо тёплых московских квартир, обильной жратвы и любви русских красавиц – пустой город, сгоревшие склады с провиантом и фуражом, горелые головешки вместо домов в преддверии жестоких русских морозов, мародёрство и деморализация французской армии. Второй «Тильзит» с Александром I тоже не получился, русский император просто не желал с ним разговаривать. Наполеон слал письма с предложениями о мире и императору Александру, и Кутузову, а тот в ответных посланиях писал: «Чего ты так торопишься? Война только начинается, мы ещё не навоевались. Придёт время – и мир подпишем… если будет с кем!» Желаемый Наполеоном мир так и не был подписан – не с кем было подписывать, потому что «победитель Бородинской битвы» так резво бежал в свою Францию, что забыл о своем предложении подписать мир, ну а Александру с Кутузовым, равно как и русской армии и всему российскому народу эти бюрократические формальности с подписанием мира и вовсе были ни к чему – в апреле 1914 года Наполеон отрёкся от престола. Таким образом, ни одна из целей, поставленных Наполеоном на Бородинском поле, ради достижения которых он угробил тысячи своих соотечественников и жителей Европы, 25 % состава своей армии, не была достигнута. Если это победа Наполеона под Бородиным, то что же тогда поражение? И там не менее, спустя четыре года, всё потеряв, в изгнании на острове святой Елены этот полный банкрот хвастался в своих мемуарах:
«Московская битва – моё самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьём 170 тысяч человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены!»
А через год, в 1817-м, продолжал хвастать:
«С 80 000 армией я устремился на русских, состоявших в 250 000 вооружённых до зубов, и разбил их…»
Какой пафос, какое царственное величие в каждой фразе! Лев Толстой был прав, изобразив императора-банкрота, всё проигравшего, всё потерявшего и ничего не понявшего до конца своей суетной и кровавой жизни, позёром и любителем пышных фраз, рассчитанных на восхищение современников и потомков. Враньё от первого до последнего слова! Как это обычно бывает, разные историки называют разные цифры численности русской и французской армий: русская – 112 или 120 тысяч человек, французская - 133 815 (по данным маркиза Шамбре), 134 или 138 тысяч. Английский историк Р.Ф. Делдерфилд утверждает, что у Наполеона было 140 тысяч. Но как бы ни разнились эти цифры, вне всякого сомнения, никакого трёхкратного численного превосходства у русских перед французами не было, а напротив, превосходство было у французов. В 1816 «победитель Бородинской битвы» писал, что у русских под ружьём было 170 тысяч, а спустя год уже 250 (точно так же либералы считают количество жертв «сталинских репрессий» - в 90-е цифра росла как на дрожжах: Рой Медведев насчитал 40 миллионов, Солженицын 66 миллионов 700 тысяч, Антонов-Овсеенко, правозащитница Зоя Крахмальникова и актёр Олег Басилашвили – 80 миллионов, Ирина Хакамада – 95, Анатолий Чубайс от 50 до 100, Юрий Карякин и Борис Немцов – 120 – 150 миллионов человек). Очень важным является и то, что, по утверждению участника сражения маркиза Шамбре, Франция выставила лучшую европейскую армию, в которую входили солдаты с большим военным опытом, а со стороны России, по его наблюдениям, в своей основе выступали новобранцы и добровольцы, а кроме того, по его же подсчётам, у Наполеона был большой перевес в тяжёлой кавалерии, этих «живых танках» в войнах того времени.
И не «устремился» Наполеон на русских, потому что по состоянию здоровья просто не в состоянии был командовать. Доктор Иван, тоже участвовавший в кампании, писал впоследствии, что перед сражением он нашёл императора «истощённым душевно и физически». Во время битвы, пишет Делдерфилд, Наполеон находился в состоянии «странной апатии»:
«Он занимался лишь второстепенными решениями, как замена убитого в бою генерала, но в тактическом и стратегическом руководстве разыгравшейся битвы он принимал лишь незначительное участие или не участвовал вовсе. Слишком больной, чтобы сесть на коня, он проводил время, ходя взад и вперёд либо лёжа на расстеленной на земле медвежьей шкуре…».
Рональд Ф. Делдерфилд. Наполеон. Изгнание из Москвы.
И болезнь Наполеона как раз во время решающей битвы – не обидная случайность вроде дождя с градом, помешавшая гениальному полководцу осуществить задуманное. «Все болезни от нервов» - говорили в народе, и болезнь Наполеона тоже «от нервов». На уровне сознания он ещё мог себя уверить, что победа в русской кампании у него в кармане, а его подсознание уже знало, что крах не минуем, и это знание, расшатав его нервы, отразилось на всём организме. То есть, его болезнь, выражаясь медицинским языком, носила психосоматический характер. Кутузов же, судя по всему, в день сражения был здоров, мог командовать и был уверен – и на сознательном, и на подсознательном уровне в грядущей победе. И эти два факта свидетельствуют о том, что ещё до начала сражения победа была на стороне русских. Недаром помнит вся Россия про день Бородина – проигранные битвы так не вспоминают. И не будь на то господня воля, не отдали б Москвы. Но французы продолжают твердить о мифической победе под Бородиным французского оружия. «Тьмы горьких истин нам дороже нас возвышающий обман» (Пушкин, «Герой»; цитата не точная, у поэта: «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман»).
У тех, кто много лжёт, есть проблема: они часто забывают о том, что говорили раньше и в последующих утверждениях сами себе противоречат. Наполеон страдал тем же пороком – был лжив, и я когда-то читал, бессовестно жульничал, играя в карты. Вот и в вопросе о том, кто победил, он заврался. В приведённых выше цитатах он утверждал: «я устремился на русских и разбил их», «они были побеждены», а в другом месте утверждал: «Французы в нём (Бородинском сражении. – В.Г.) показали себя ДОСТОЙНЫМИ одержать победу. А русские стяжали славу быть НЕПОБЕЖДЁННЫМИ. […] Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано (французами) наиболее доблести и одержан НАИМЕНЬШИЙ успех».». Но если русские «стяжали славу быть непобеждёнными» (то есть, приобрели славу, добыли её), значит, «устремился» на них Наполеон или не «устремился», а русских всё же не победил. Вот если бы победил, тогда вся слава досталась бы французам, и «пусть неудачник плачет». Ведь мы же не говорим, что в Сталинградской или Курской битвах гитлеровская армия «стяжала славу быть непобеждённой», хотя сражались они героически. Французы же оказались только «достойными» одержать победу, но быть достойным чего-либо и получить то, чего ты достоин – не одно и то же. Так во время войны с фашизмом было много достойных награды, но не все достойные её получили. Много было таких, кто получили её только спустя десятки лет, и часто посмертно. И в чём при «наибольшей доблести» заключается «наименьший успех»? Что не нужное ему Бородинское поле осталось за ним? Что без боя вошёл в покинутую жителями Москву с её пожарами и диверсиями русских? Стоила ли игра свеч?
Ярким показателем поражения Наполеона являются настроения, царившие в ночь после сражения во французском лагере. Прямо скажем, не похожи были солдаты, генералы, да и сам Наполеон на победителей. Вот как описывают царивший во французском лагере дух французские историки:
«Едва ли когда случалось, чтобы победители испытывали после победы такое необычайное чувство: они находились в каком-то оцепенении. После стольких бедствий, лишений и трудов, перенесенных для того, чтобы принудить Русских к сражению, после стольких подвигов, мужества, какие же последствия! - Страшная резня… и ещё большая, чем прежде, неопределенность - долго ли продлится война и какой будет её исход.
Вечером после битвы не слышалось ни песен, ни разговоров, господствовало грустное и молчаливое уныние. Не спалось и самому Наполеону: нелегко было на душе его. Сон его был тревожен или, лучше сказать, он вовсе не спал. Он много раз восклицал, быстро поворачиваясь в постели: «quelle journee!» (что за день!). Его ставка у Шевардина была во всю ночь окружена старой гвардией: несмотря на значительное отдаление от места сражения, он считал нужною эту предосторожность (То есть, этот «победитель» боялся ночной атаки «побеждённых», боялся быть захваченным в плен! – В.Г.).
Когда поутру следующего дня ему доложили об отступлении русских войск, он сказал: «Пусть отступают; а мы повременим несколько часов, чтобы заняться нашими несчастными ранеными».
Французский офицер Ложье писал в своем дневнике: «Какое грустное зрелище представляло поле битвы. Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем. . . Все потрясены и раздавлены».
Французский полковник Фезензак, назначенный командиром полка после Бородинского сражения, в своих мемуарах говорит, «что он не нашел прежней весёлости в солдатах, не слышал песен и разговоров - они были погружены в мрачное молчание. Даже офицеры ходили словно опущенные в воду. Это уныние странно после победы, открывшей, казалось, ворота в неприятельскую столицу».
Один из французских историков войны 1812 года (маршал Сен-Сир) говорил о Бородинском сражении так: «Русские, несмотря на самое упорное сопротивление, могут считаться побежденными потому только, что они отступили, но они не были разбиты, они не были отброшены в полном расстройстве ни на одном из участков своей позиции. Было поражено тело, но не душа армии».
Бородинское сражение. Planetadorog. ru
Но если Наполеон проиграл Бородинскую битву, тогда русские победили, те так ли? Нет, тоже не так. Напомню тезис: победитель тот, кто добился поставленных целей, не дав тем самым противнику реализовать свои цели. А каковы были цели у Кутузова? На этот вопрос в интернете можно найти такой ответ:
«Задачи Кутузова были простыми – ему нужна активная оборона. С её помощью главнокомандующий хотел нанести максимально возможные потери противнику и при этом сохранить свое войско для дальнейшей битвы. Кутузов планировал Бородинскую битву как один из этапов Отечественной войны, который должен был внести коренной перелом ход противостояния».
«Замысел главнокомандующего русской армии Кутузова состоял в том, чтобы путём активной обороны нанести французским войскам как можно больше потерь, изменить соотношение сил, сохранить русские войска для дальнейших сражений и для полного разгрома французской армии».
Если это так, Кутузов по праву может считаться победителем: он и «максимально возможные потери противнику» нанёс, и «своё войско для дальнейшей битвы» сохранил. Москву, правда, не отстоял, но такой цели он и не ставил, потому что знал, что это было невозможно. Но если это так, зачем он в таком случае военный совет в Филях собирал, на котором решался вопрос, защищать ли Москву или сдать её без боя? И почему в донесении после битвы писал Александру I: «Место баталии нами одержано совершенно»? Лгал, как Наполеон? Приписками занимался, как в советское время руководители-карьеристы писали в своих отчётах о небывалых урожаях и выполненных-перевыполненных планах выпуска продукции, когда все эти урожаи и перевыполнения были лишь на бумаге?
У меня есть версия, что у Кутузова план был гораздо грандиознее, чем просто измотать противника и сохранить армию для дальнейших боёв. Он всерьёз намеревался разбить армию Наполеона и отстоять Москву, и основания для таких намерений у него были. Армия Наполеона была уже не та, что в июне форсировала Неман. Тактика, применённая ещё Петром I в войне со шведами – заманивание неприятеля вглубь своей территории с целью его ослабления ещё до решающей битвы – дала свои плоды: армия Наполеона в своём движении к Москве таяла, как снежный ком под весенним солнцем, теряя солдат в битве под Смоленском, в небольших стычках с русской армией, от нападений партизан и набегов казаков, от естественной убыли дезертирами, отставшими и больными, от недостатка фуража и провианта, поскольку, отступая, русские уничтожали всё, что только можно было уничтожить, а растянутые на сотни километров коммуникации не в состоянии были обеспечить армию всем недостающим. У Кутузова было то преимущество, что он сам выбрал место для будущего сражения и выбрал наилучшее для русской армии позиции, и у него было достаточно времени до подхода французов, чтобы расположить свою армию. И когда Наполеон писал впоследствии, что у русских была «лучшая позиция», он писал правду. Андрей Болконский в романе Толстого в ночь перед сражением уверенно говорит Пьеру: «Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!» Уверен в победе и Кутузов:
«Когда было привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
- Подождите, господа, - сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться».
К вечеру наступательная энергия французской армии окончательно выдохлась. В центре и на правом фланге действия ограничивались артиллерийской перестрелкой до семи часов вечера, и Наполеон приказал вывести войска с захваченных позиций. Так что, если судить с точки зрения военной догмы, что побеждённый оставляет поле битвы, а победитель на ней остаётся, побеждённой к концу дня оказались французы: захваченные позиции оставили, тогда как русские как стояли там, где их застала ночь, так и остались стоять. Но если отбросить догму и смотреть в суть, это не было поражением Наполеона, потому что он намеревался на следующий день, дав измождённым за день солдатам отдохнуть ночью, наутро снова атаковать. Но и победоносным этот день не назовёшь. Не добившись скорой бесспорной победы, к которым он привык, он, уже до начала битвы не уверенный в успехе, к концу дня был окончательно морально раздавлен.
«Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает. Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et ;nergique 7, он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно».
Лев Толстой. Война и мир
Делдерфилд в своей монографии пишет, что после замечания маршала Бессьера не посылать в бой гвардию («Вы рискуете своим последним резервом в 8000 милях от Парижа?»), Наполеон задумался и отрицательно покачал головой: «Нет, полагаю, завтра будет ещё одна битва?». Если это было действительно так (а Делдерфилд серьёзный и авторитетный исследователь и эту фразу Наполеона не сам придумал, а взял её из воспоминаний кого-то из очевидцев), этот вопросительный знак вместо восклицательного говорит о том, что на тот момент он и сам не знал, будет на завтра битва или нет. И узнав, что русские ушли с поля боя, он, видимо, испытал облегчение: «Пусть уходят». Ничего не надо решать, всё решилось само собой, и на завтра не будет возобновления того кошмара, какой пережила его армия и какой пережил он сам. Согласно законам войны, побеждённую армию нельзя отпускать, её надо преследовать, добивать (как это сделал Кутузов, когда армия Наполеона, вернее, то, что от неё осталось, отступала из Москвы), иначе она, отступив, займёт новые позиции, получит резервы и может сама ударить и взять реванш (как это и получилось в Тарутино». Это азбука военного дела, и Наполеон её, несомненно, знал, и тем не менее, «Пусть уходят». Таким образом, что бы ни говорили западные историки, к концу дня сражения Наполеон не был победителем. Но и проигравшим не был.
Кутузова тоже нельзя назвать победителем, если считать, что задачей его было разбить армию Наполеона и отстоять Москву. Армию он не разбил, Москву не отстоял. Но и проигравшим не был, поскольку не дал Наполеону разгромить, вывести из строя русскую армию, а ведь именно такова была цель Наполеона. В отличие от него, Кутузов не колебался в вопросе, будет ли завтра ещё одна битва. Армия получила приказ готовиться к новому сражению, и лишь получив сведения о страшных потерях и учтя, что у Наполеона есть свежие резервы, а русская армия их не имела, он отменил свой приказ и отвёл армию за Можайск.
В наше время российские историки в целом считают, что исход Бородинской битвы был или неопределённым, или это была боевая ничья. И такая точка зрения, конечно, вполне обоснована. Но можно посмотреть на это и с другой точки зрения. Вспоминается эпизод из советского фильма 1966 года «Королевская регата». В отборочных состязаниях две команды пришли к финишу одновременно, т.е. у них, как и в финале Бородинской битвы, ничья, но на Королевскую регату в Дюссельдорф должна поехать только одна команда, и комиссия должна решить, кого послать из двух команд, какая из них лучшая. Тренер первой команды (условно назовём его «француз») доказывает: «Победили мы, потому что у меня в команде шесть мастеров спорта, это лучшие гребцы из трёх обществ, и они неоднократно побеждали за рубежом». Тренеру второй команды нечем похвастаться: у него в команде нет ни одного мастера спорта, ни у кого из его команды нет в прошлом громких побед за рубежом, но тренер во время тренировок применил свои «инновации» - разработанную им технику гребка. Он просит показать комиссии последние кадры киносъёмки – когда обе команды на финише. На экране видно: первая команда вконец выдохлась, чуть с байдарки в воду не валятся от усталости, вторая же ругается, размахивает руками, выясняет отношения. «Совершенно очевидно, - подытоживает второй тренер, - что у них ещё есть запас сил. Мы могли, но не смогли (обогнать), потому что не было куда (финиш).
Не это ли было в финале Бородинской битвы: французская армия вместе с главнокомандующим измотана и истощена физически и морально, а русский главнокомандующий горит желанием назавтра продолжить, и лишь объективные обстоятельства – большие потери и отсутствие резервов – заставили его отложить своё намерение на неопределённое время. И если во французской армии царили общий упадок и депрессия, состояние русских солдат после всех пережитых днём ужасов точно выразил Лермонтов в стихотворении «Бородино»: «Были все готовы заутра бой затеять новый и до утра стоять». Известно, что Кутузов себя в бою не берёг, но берёг солдат. И в этом сказывался не только его гуманизм, но и прагматизм полководца: каждый живой солдат – это боевая единица, зря погубишь солдата – кто воевать будет? Когда наполеоновская армия отступала по Смоленской дороге, и всем хотелось как можно скорее закончить войну, Кутузова нетерпеливые головы, в том числе и император, буквально в спину толкали, требуя дать ещё одно генеральное сражение и одним махом покончить с Наполеоном. Но Кутузов упорно гнул свою линию, предпочитая по пятам следовать за французской армией и наблюдая, как она без заметных жертв с нашей стороны тает сама собой из-за голода, болезней, в стычках с партизанами, казаками и небольшими отрядами русской армии. В конце концов, Кутузов дал генеральное сражение – на границе, при переправе через Березину, но здесь он уже не дрался с армией Наполеона, а добивал то, что от неё осталось. А вот вечером дня Бородинского сражения фельдмаршал даёт приказ измученной, находящейся на пределе физических сил армии атаковать утром неприятеля. Этот факт – ещё один аргумент, доказывающий, что Кутузов верил тогда в возможность победы, и я думаю, у него были для этого основания. И будь у него свежие резервы, будь у него русская армия такой, какой она вскорости стала в Тарутинском лагере, он бы победил. Но резервов не было, и поэтому единственно разумным было не бежать с поля боя, как это хочется видеть «серьёзным историкам» на Западе и в нашей стране, а отойти с невыгодных позиций на выгодные, чтобы, взяв передышку, продолжить борьбу. Ну, оставил Кутузов Наполеону Бородинское поле – да пусть подавится, пусть потешат своё уязвлённое национальное самолюбие французские «серьёзные историки». Мы бы «смогли» если бы было «куда». Гораздо важнее клочка земли под названием «Бородинское поле» то, что у нас, русских, называют моральной победой – понятие, видимо, не знакомое «серьёзным историкам». А ведь и во Франции, да и во всем «цивилизованном мире» «Война и мир» хорошо известна, и значит, финал XXXIX главы второй части третьего тома они читали. Читали, да не уразумели:
«Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. […] Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника».
Наверно, есть во Франции люди, разделяющие эту точку зрения (не может не быть), но их голоса не слышны в громком хоре тех, для кого победа определяется «подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска», и они, в стремлении взять реванш за проигранную Наполеоном «Московскую кампанию», повторяют ложь политического и военного банкрота о его мнимой победе на Бородинском поле. Владимир Мединский в книге «О том, кто и когда сочинял мифы о России» рассказал, как в Париже на выходе из Дома инвалидов, где покоится прах этого банкрота, он выдел на прилавке сувенирного магазина шикарно изданную книгу «1812. Победа под Москвой», которая начинается словами:
«В России и сегодня есть люди, которые верят словам советских школьных учебников о том, что русские под Бородино победили или, по крайней мере, заслужили почётную ничью. Но все серьёзные историки знают – русские на самом деле были разгромлены…».
Впрочем, бог с ними, с ними, с французами с их «серьёзными историками», верящими в «куски материи на палках» и Бородинское «пространство», которое оставил Кутузов Наполеону. В конце концов, их можно понять и даже посочувствовать: Наполеон – их национальная гордость, национальный герой, подмявший под себя всю Европу и внушивший французам, что они – избранная нация, принёсшая народам Европы освобождение и более справедливый общественный строй (то, что сами народы могли думать иначе и не просили, чтобы он принёс им на штыках все эти блага, значения не имеет) – этот национальный герой, объект национальной гордости и обожания, этот гениальный полководец, не знавший поражения, был побеждён русскими варварами – признать это тяжело для национального самолюбия. После краха «Московской кампании» правительства Европы признали её самой страшной военной катастрофой всех времён.
«Из полумиллиона солдат и сопровождавших армию гражданских, переправившихся через Неман 24 июня 1812 года, вернулся лишь каждый десятый, не считая отпущенных военнопленных. Из ста тысяч погибших солдат, которые всё-таки дошагали до Москвы, лишь несколько тысяч полусумасшедших беглецов прошли по мосту у Ковно в середине декабря. С точки зрения военных достижений даже вторжение нацистов в СССР в 1841 году было более удачным, чем поход Наполеона. […] Французы шли в русский поход как завоеватели. Они вернулись, зная, что империя обречена. […] Его (Наполеона. – В.А.) поражение, а поражения такого масштаба случались с немногими полководцами, повергло в изумление даже циников».
Рональд Ф. Делдерфилд. Наполеон. Изгнание из Москвы
И пусть себе французские «серьёзные историки» тешатся мифом о мифической победе под Бородиным. Это российским «серьёзным историкам» хватает мужества честно писать о военных поражениях России (в Крымской войне, в войне Русско-японской, о разгроме армией вермахта целых армий, «котлах», оставлении городов в первый период Отечественной войны 1941-45 годов. Мужество признавать поражения – оно как хвостик у ослика Иа: либо есть, либо нет, и бог с ними, с французами. Беда в том, что наши либеральные «серьёзные историки», пропагандисты и идеологи вслед за «цивилизованными странами» твердят о военном триумфе французов под Бородиным и клянут судьбу, что в 1812 году, как выразился либерал-лакей Смердяков в «Братьях Карамазовых» Достоевского, «умная нация не покорила весьма глупую-с и не присоединила к себе». Либеральный «серьёзный историк» Юрий Пивоваров, не боясь прослыть клеветником, пишет о национальной гордости, полководце, победившем Наполеона Михаиле Илларионовиче Кутузове:
«Реальный Кутузов никакого отношения к нам не имеет… […] А ведь Кутузов был лентяй, интриган, эротоман, обожавший модных французских актрис и читавший французские порнографические романы-с».
В этой фразе бесспорно утверждение, что «реальный Кутузов никакого отношения к НАМ (то есть, либералам) не имеет». Действительно, к НИМ ни сам Кутузов, ни его, то есть, НАША победа никакого отношения не имеет-с. Справка: этот «лентяй» является полным кавалером ордена святого Георгия, таких в истории России было всего четверо. Как ухитрился он получить такие высокие награды? Очевидно, интригами и чтением французских порнографических романов-с? Патологическая ненависть либерального лгунишки Пивоварова естественна: Кутузов не дал покорить «умной» нации «весьма глупую-с» Россию. В начале января 2008 года на радиостанции «Эхо Москвы» некий политолог при сочувствующей подпевке радиоведущего, смердяковствуя, возмущался Указом Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить. Такие вот они, либералы. Весьма умные-с…