Я искал своего друга
Среди белых грохочущих лабиринтов.
Я искал его три года.
Я помнил высокий дом,
Который был его домом,
Название станции метро
Стало татуировкой на сетчатке моих глаз.
Там было тихо,
Тихо и звонко, как в колодце.
Последний раз я слышал его голос по телефону,
Он говорил, что болен,
Но тем не менее поговорит со мной
И скажет мне все, что я хочу от него узнать.
И я не спросил, какие он сейчас поет песни,
И я не спросил, живы ли мать и отец,
И я не спросил, что он видел в водах нашей реки,
Когда был там после меня,
После меня.
И я бродил
По белым грохочущим лабиринтам,
Где за спиной зажигались желтые и красные тени,
Где пахло свежим изысканнейшим ядом
И на перекрестках росли стальные лезвия.
Там не было ничего: ни птиц, ни травы, ни цветов,-
Ничего, кроме полуразложившихся призраков,
Которые трудно было узнать.
Однажды мне показалось,
Что кто-то окликнул меня,
Но я не оглянулся,
Потому что переходил дорогу
И потому что решил, что это мне показалось.
И я не узнал, какие он сейчас поет песни,
И я не узнал, живы ли мать и отец,
И я не узнал, что он видел в водах нашей реки,
Когда был там после меня,
После меня.
И это было как блеклое чудо,
Сравнимое только с ночным кошмаром,
Когда в трубке прозвучал щелчок
И усталый голос сказал:
"Саша умер три года назад".
Побежали гудки. "Как? Что?"
"Я ничем не могу вам помочь".
Он ничем мне не может помочь.
Мне, оставшемуся.
Я искал своего друга
Среди белых грохочущих лабиринтов.
Я искал его три года.
Я помнил высокий дом,
Который был его домом,
Название станции метро
Стало татуировкой на сетчатке моих глаз.
Там было тихо,
Тихо и звонко,
Как в колодце.
Последний раз я слышал его голос по телефону,
Он говорил, что болен,
Но тем не менее поговорит со мной
И скажет мне все, что я хочу от него узнать.
И я не спросил, какие он сейчас поет песни,
И я не спросил, живы ли мать и отец,
И я не спросил, что он видел в водах нашей реки,
Когда был там после меня,
После меня.