Я с ранних лет контужен Мандельштамом, —
С тех самых пор, когда не смог молчать,
Когда ещё не стала модным штампом
Косноязычия высокого печать.
Я с юных лет молился, как на Бога,
(Хотя сейчас других остерегу!) —
На музыку живого слова Блока
И Гумилёва аскетичную строку.
Когда я был — и молод, и весенен,
Когда ещё не знал я, боже, зла! —
В моей душе тайком рыдал Есенин,
И на разрыв Цветаева жила.
Но плоть старела. И, слегка увянув,
Меня накрыла грусть своей волной.
И всё яснее слышится Иванов.
И Ходосевич — жёлчный и больной.