Чартков купил портрет однажды
И сам жалеть об этом стал:
«Зачем купил? Портрет неважный.
Двугривенный я зря отдал.
На что он мне?... В кармане пусто,
И всё на свете – ерунда.
Как на душе досадно, грустно!
Не будет счастья никогда!»
Вот, красный свет зари вечерней
Покрыт холодной синевой,
И тени лёгкие на землю
Упали. Он спешит домой,
Шепча: «Как лёгок тон прозрачный!
И как досадно нищим быть!
Как я устал! Свой дом невзрачный
Я ненавижу! Можно ль жить
Среди помоев и навоза
Собак, и грязных сапогов
Слуги Никитки, средь хаоса
Эскизов, гипса и холстов?!»
Чартков художник был с талантом.
Живою кисть его была.
Профессор говорил: «Старайся,
Храни талант, не лезь в глаза.
Смотри, чтоб мода ненароком
Не заманила в пустоту.
Брось щегольство, в нём нету проку.
Трудись, терпи, лелей мечту.»
Он таял перед Рафаэлем,
Его увлёк Гвид, Тициан.
Картины старые успели
Войти в его душевный стан.
Но, вот, заезжий живописец,
Француз, иль немец, созывал
Народ вокруг и яркой кистью
Вмиг получал свой капитал.
Завидно, право. Где взять денег?
Взаймы никто ведь не даёт.
Кому нужны мои картины?
Портрет Никитки кто возьмёт?
Продать ли все свои рисунки, -
За них двугривенный дадут.
Да ведь что пользы? Кто их купит, -
И перспективу, и этюд?
Зачем я мучусь и копаюсь
Над азбукой, как ученик,
Когда бы смог блеснуть, признаюсь,
И быть с деньгами… Ах, старик!
Твои глаза страшнее ада,
Сомкнулись грозные уста.
Глядеть так на меня не надо
Упрямо с грязного холста…
О, ужас! Всё-таки за мною
Глаза таинственно следят.
Я простынёй портрет накрою.
Глаза его огнём горят.
Но вот, старик пошевелился,
Упёрся в раму, спрыгнул вдруг.
Всё чётче, ближе становился
Его шагов ужасный стук.
Чартков дрожал, дыханье спёрло,
И вскрикнуть вовсе нету сил.
Старик встряхнул мешок, и свёртки
Упали на пол; каждый был
Завёрнут в синюю бумагу.
По 1000 червоных в них
Лежало. Нашего беднягу
Не замечал совсем старик.
Пересчитав свои монеты,
Собрал он золото в мешок.
Один лишь свёрток не заметил
У бедного страдальца ног.
Чартков проснулся и к портрету
С разбитым сердцем подошёл…
О чудо!... Синий свёрток этот
В портрете старом он нашёл.
Теперь Чартков – художник модный;
Обеды, дамы, чистота,
Лакеи в доме, благородный
Костюм, и речь уже не та.
«А в свете вовсе нет талантов.
Не всем хорош и Рафаэль.
Один я – гений, и не надо
Хвалить зазря Микель-Анжеля.
Нет, может ли сидеть художник
По многу месяцев подряд
Над пустяком? Портрет он должен
За час с немногим написать…»
Почтенный наш Андрей Петрович
Уже стал золотом дышать
И в Академии Художеств
С эффектом по столу стучать.
Как вдруг из Рима прикатила
Картина чудной красоты.
Толпа зевак тут завалила,
Раскрыв от изумленья рты.
Чартков, от зависти рыдая,
Из залы выбежал. Пред ним,
Безумным, жизнь его пустая
Открылась… Он один! Один!
Талант угас, увы, бесследно.
И мука сердце стала жрать.
Желчь на лице смертельно-бледном,
Устал зубами скрежетать.
Он стал все лучшие картины
Скупать и резать на куски.
Глаза со стен за ним следили…
Несчастный, умер от тоски.