Он любил слушать мамины сказки про Питера Пена,
Он любил рисовать девочку из соседней палаты.
Стоял на тумбочке старый добрый плюшевый Гена
И маленький отважный рыцарь, закованный в латы.
Он давно не плакал ночами от злых колючих уколов,
Лишь поглубже вжимался в серую казённую подушку.
К нему и к девочке приходил учитель из местной школы,
Они решали задачи, а он дарил им игрушки.
Приходила мама и приносила ему апельсины,
Читала Евангелие вполголоса при свете церковной свечки.
А ему представлялись барханы тёплой восточной пустыни,
На которую мягко ложился сонный израильский вечер.
Ангелы касались крыльями его обритой макушки,
Обещали ему, что он тоже будет крылатым.
А он засыпал, и снились ему веснушки
У самой лучшей девочки из соседней палаты.
А утром ему сказали, что девочку ночью забрали,
И она будет скучать, и ждать с нетерпением встречи.
Шприцы отражались у рыцаря в блестящем забрале,
И опускался на землю весенний мартовский вечер.
А потом прилетели ангелы и принесли ему крылья,
И не было боли, вот только мягко раскрылась крыша.
И плакала мама и все, кто рядом с ней были,
А он утешал их и знал, что они не услышат.
Светил яркий свет, предвещая большую разлуку,
Скороговорками басили голоса, метались тени.
А он улетал, смеясь, с той самой девочкой за руку
В свой самый лучший, самый первый день рожденья.