Мы победили вместе
День. Середина октября. От ветра листья желтым ворохом лежали на земле. Высохшие настолько, что растирались до порошка с горьким запахом осени. Скоро будет снег: синее небо было покрыто перистыми облаками, как тропы пены на морской воде. Снег. Давление снизится, воздух станет разряженным, тягучим, молчаливым, в ожидании легкого волокна. Должно быть, от него в грудине сжимается, трепещется и ноет знакомой болью, с которой уже сроднился, попросту привык, что ладонь левой руки слегка подрагивает, будто пытаясь ухватить, сжать ненастные дни в прочное кольцо.
Антон Павлович потер ноющую плоть, распахнув старую лётную куртку, облегченно вздохнув, по – старчески причмокнув губами, сказав только себе: «Во всем виноват снег». Хотя сердце предательски задрожало снова, не соглашаясь со словами. Ведь снег был только повод. Оно всегда ныло, когда он возвращался в омут памяти. В омут, который был покрыт копотью, порохом, обычным человеческим страхом, смешанным с каменной ответственностью. В омут, в котором было место и для любви, радости и для… потери.
Антон Павлович оперся на трость. Ноги стали в последнее время не слушаться, так что он стал передвигаться медленнее, но боль не заставила его растерять упорство, поэтому, он лишь старательно выбирал тропу, но шел к цели, лишь улыбаясь сухими губами, чтобы успокоить прохожих. Эту тропинку за эти годы он выучил наизусть. Она и снилась ему, поэтому он снова шел, чтобы посидеть и помолчать. Внучка беззлобно поругалась на него, помогая надеть верхнюю одежду, но он только отмахнулся рукой, обрывая разговор. С чего это люди решили, что он должен сидеть дома? И тем более, такие дальние прогулки ему уже вредны. Если бы внучка могла представить, сколько ему пришлось пройти среди горящих домов по истоптанной черной от слез земле. Тогда бы она поняла, как же ему всласть видеть уже слеповатыми глазами солнечные лучи спокойного утра. Слышать, как воробьи разодрались на ветке из – за кусочка хлеба.
Антон Павлович прошел шаркающей походкой в небольшое пространство, огороженное металлическими прутьями. И в тишине раздалось тихое: «Ну, здравствуй». Голос с годами стал сиплым, голосовые связки потеряли свою эластичность. Но интонация была наполнена все той же теплой любящей детской энергией, которая заставляет оглянуться, дарует улыбку. Антон Павлович потер тщательно выбритый подбородок, глубоко вздохнул, закрывая глаза, представляя человека живым перед собой. Сколько лет прошло, как он лег в боях под городом, который уже давно носит иное название. Но в памяти однополчанина он был молод, с ироничной простодушной улыбкой, большими распахнутыми глазами, которые пытались запомнить окружающий мир, стерев лишь чужую черноту. Так эти глаза и остались широко открытыми, только стеклянными, будто нарисовали всю картину мира заранее, когда Антон еще не с седой головой, успел только подхватить обмякшее тело и затряс с силой за плечи брата, пытаясь перекричать цикаду боевых снарядов.
Антон Павлович достал дрожащей рукой платок, немногочисленное, что осталось от жены, и промокнул глаза. «Мы победили вместе». Он вспомнил, как брат часто говорил, что побеждает лишь в мире любовь. Даже в обугленных лесах он находил живую ветку, повторяя всем, что она живая. Смеясь, от того, что поют птицы, а зимой в ладонь ложится снежинка. Снег. Антон Павлович поднял голову. На ресницы стали опускаться ворсинки. Он снял потрепанную кепку. Внучка будет ругаться, но он не мог иначе, ведь другого снега в его жизни может уже не быть.
Антон Павлович сбросил сухие листья со скамьи. Они давно стремились к земле. За этот мир стоило бороться. Он с нежностью посмотрел на фото жены. Вот и ее, его боевой подруги, уже нет несколько лет. Это и ее победа. Победа за любовь к жизни, которая есть во всем. Сколько она спасла жизней на фронте, никто не знает, но она не любила об этом говорить, лишь сухо кидала, что она поступила бы также и второй, и третий раз, и миллионный, не задумываясь. Ведь ценность жизни невозможно измерить ни одной на свете мерой. Лишь, когда ее голову настигла седина, она лишь изредка плакала, утыкаясь мужу в плечо, вспоминая весь кровавый ужас, что пришлось прочувствовать каждой клеточкой души. Антон Павлович лишь слегка целовал ее в висок (он до сих пор мог вспомнить цветочный запах ее волос), а потом находил для нее слова, которые успокаивали и заставляли родные глаза улыбаться.
Антон Павлович снова потер грудину. Он так и не застегнул старую лётную куртку. Жмет, шалит, всё стремится выпорхнуть, как птица, чтобы спеть еще раз, как прекрасен мир, за который стоит бороться. И эту победу мы ковали вместе. Губы чуть слышно зашевелились, успокаивая душу, а точнее всех, кого с нами уже нет.
Разве смогу я забыть те ночи холодные,
Но не смогу я о них слова проронить,
Сердце спешило вспомнить песню походную,
А опаленные губы спешили любить.
Были жестокими, злыми огни над свободою.
Боль становилась сестрой в окопных мирах.
Вместе увидим льдинки слез небосвода,
Мы победили вместе боль, мы победили и страх….