Он с детства стеснялся ущербности,
Будучи ниже всех сверстников,
Да и шевелюра удумала не расти,
А выпадала под смех соперников.
Хотя какой он им был соперник:
Мелкий, плюгавый, бедно одетый,
Пахнущий водородом и серой,
Без царя в голове, без монеты?
Его дразнили и били за жадность,
За доносительство, шмон по карманам;
Он сносил и твердил неустанно:
"Лают шавки, идут караваны!"
Строил козни украдкой обидчикам,
Скользким слыл и охочим до денег
И девицы отказами пичкали,
Разоряя души муравейник!
Но он шёл к своей цели упорно
По кривой и неровной дороге,
Поручения любые задорно
Выполняя начальников строгих.
Не гнушался никем и ничем он,
Средь друзей - сплошь убийцы и воры,
Хоть и был по природе никчемным,
Предпочёл действия разговорам.
Тихой сапой, всем на изумление,
Он добился высот, в самых смелых,
Что мечтах бы казались глумлением,
В детстве предположив это дело.
Получив эшелон подчинённых
И различных холуев до кучи,
Всё равно был внутри ущемлённым,
Дифирамбы смущался поющих...
Лишь хихикал на публике нервно,
А смотрящие видели мачо,
В глубине души чувствовал: верно
Насмехаются, будто бы, значит.
Ну кому было точно известно,
Ни ему, со товарищи, а-ли:
Что, уж будучи внутренне честным,
Он - омега, а вовсе - не альфа!
Злился пуще от мыслей покамест
Он, как в детстве, планировал гадость,
Теперь только чужими руками,
Малохольной душонке на радость!
Благо ныне - вагон инструментов
Убивать, подрывать, красть и мучить!
Как снаружи остался всё тем он,
Так внутри же, костюм только лучше...