Ночью
время всегда густо-чёрного цвета.
Отражаясь в воде,
город напоминает абстракцию.
Из двух гвоздик
не сделать праздничного букета,
а, отдельно взятый, пьяница
не определяет нацию.
И судить о людях,
живущих в провинции,
глупо -
по пустой привокзальной площади.
Тут и в храмы приходят
не только, чтобы молится,
а, постясь,
не становятся измученно- тощими.
Тут и сытое лето, как заправский жулик,
третий месяц уже «в бегах»,
снова прячется от правосудия,
где-то в юго-восточных странах.
Может, даже поэтому
Осень, путаясь мелочью, в плоских квартирных ключах,
по-пацански сутулясь,
держит тонкие жёлтые руки в карманах.
Удивительно,
но и память,
которой она так гордилась,
уже давно похожа на куклу,
поломанную злым ребёнком.
И только те, кто латает прошлое,
как старые вещи, и клеит посуду, если разбилась,
несообразно рады, что рвётся не там, где тонко.
И уже в разговорах о возрасте
откровенно не замечаешь,
что слова молодого хирурга
бесхитростно лживы.
А читая чужие диагнозы,
неожиданно, понимаешь,
не врачи,
а смертельно больные искренне рады тому, что живы.
Ночью,
действительно, время всегда густо-чёрного цвета.
В городе по прежнему пусто...
И если вглядываться вдаль, неизбежно начинаешь щуриться.
А если хочешь узнать про утро,
не дожидаясь рассвета,
нужно
просто неторопливо пройти до конца этой улицы.
Ст. Ст. Минаков