20 ноября 1869 года родилась Зинаида Гиппиус (1869-1945), королева российской поэзии Серебряного века, организовавшая с мужем Дмитрием Мережковским в Париже литературный салон «Зеленая лампа». Она привнесла в поэзию ироническую интонацию. Кроме того, она успешно трудилась и на поприще прозы – художественной, критической и мемуарной.
Летом 1888 года на 20-летнюю девушку с золотистыми волосами и изумрудными глазами обратил внимание Дмитрий Мережковский.
В январе 1889 года в Тифлисской церкви состоялось их венчание положившее начало удивительной литературной семье, оказавшей сильное влияние на многих поэтов Серебряного века - Александра Блока, Андрея Белого и Валерия Брюсова. Даже критики отмечают ее уникальный, проницательный и неповторимый ум.
В противовес конъюнктурным колебаниям своих собратьев по перу, Зинаида Гиппиус чётко следовала христианской нравственности в своём творчестве. Возможно, существенную роль в такой её стойкости сыграла поддержка супруга – Дмитрия Мережковского. Выдающийся поэт того времени Георгий Адамович так отзывался о ней: «Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы «ручной работы», - и такой была Гиппиус. Но помимо ее исключительного своеобразия, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моем веку знать». Комментируя эпитет «замечательная», я подумал: может быть, она была такой потому, что она замечала то, чего не замечали другие.
Находясь под влиянием надсоновской поэзии, она предпочитала такую литературную форму, как молитва, то есть беседу с Богом о самом сокровенном, что отражало её духовный опыт личного общения с Творцом. Уже в первом своём стихотворном сборнике поэтесса обращается ко Христу:
Иисус, в одежде белой,
Прости печаль мою!
Тебе я дух несмелый
И тяжесть отдаю.
Иисус, детей надежда!
Прости, что я скорблю!
Темна моя одежда,
Но я Тебя люблю.
В другом стихотворении «Христу» звучат апокалипсические мотивы:
Мы не жили – и умираем
Среди тьмы.
Ты вернёшься, но как узнаем
Тебя – мы?
Всё дрожим и себя стыдимся,
Тяжёл мрак.
Мы молчаний Твоих боимся...
О, дай знак!
Если нет на земле надежды -
То всё прах.
Дай коснуться Твоей одежды,
Забыть страх.
Ты во дни, когда был меж нами,
Сказал Сам:
«Не оставлю вас сиротами,
Приду к вам».
Нет Тебя. Душа не готова,
Не бил час.
Но мы верим - Ты будешь снова
Среди нас.
Христоцентризм в её творчестве заслуживает глубокого уважения. В сборнике «Последние стихи» есть стихотворение «Он», датированное 1915-м годом.
Он принял скорбь земной дороги.
Он первый, Он один,
Склонясь, умыл усталым ноги
Слуга – и Господин.
Он с нами плакал – Повелитель
И суши, и морей.
Он царь и брат нам, и Учитель,
И Он - еврей.
Она нуждается во Христе, и вновь молитвенно обращается к Нему в сумбурное и опасное время революционных бурь:
Радостные, белые, белые цветы...
Сердце наше, Господи, сердце знаешь Ты.
В сердце наше бедное, в сердце загляни
Близких наших, Господи, близких сохрани!
Как известно, Блок и Белый в то время пошли на компромисс с большевиками. Первый воспел революцию в поэме «Двенадцать», поставив Христа во главе «апостолов»– красноармейцев, а второй - то же самое неудачно пытался сделать в поэме «Христос Воскрес».
Вразумляя заблудившихся коллег по перу, как неразумных и потерявшихся детей, Зинаида Гиппиус в мае 1918 года стремится показать им, как смотрит на это Сам Христос.
По торцам оледенелым,
В майский утренний мороз,
Шёл, блестя хитоном белым,
Опечаленный Христос.
Он смотрел вдоль улиц длинных,
В стёкла запертых дверей.
Он искал Своих невинных
Потерявшихся детей.
Все - потерянные дети, -
Гневом Отчим дышат дни, -
Но вот эти, но вот эти,
Эти двое - где они?
Кто сирот похитил малых,
Кто их держит взаперти?
Я их знаю, Ты мне дал их,
Если отнял – возврати...
Покрывало в ветре билось,
Божьи волосы крутя...
Не хочу, чтоб заблудилось
Неразумное дитя...
В покрывале ветер свищет,
Гонит с севера мороз...
Никогда их не отыщет,
Двух потерянных, – Христос.
Возмущённая строками Блока «...Эй, не трусь! Пальнём-ка пулей в святую Русь!», да и прочим бредом хулиганствующих красноармейцев, Гиппиус послала ему книгу своих стихов. И, по её же свидетельству, свою поэму «12» Блок потом возненавидел, не терпел, чтобы при нём упоминали о ней. Совесть беспощадно терзала его, и ничего не хотел принимать из рук своих палачей, намеренно блокирующих его лечение и выезд заграницу. Задыхаясь, он шептал последние слова: «Прости меня, Боже».
В связи с этим приходят на память его пророческие строки:
...И пусть над нашим смертным ложем
Взовьётся с криком вороньё...
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да внидут в Царствие Твоё!
Впрочем, Гиппиус не удовлетворяется стихотворением в адрес Блока и Белого. Она с пометкой «Всем, всем, всем» адресует своё осуждение всем убийцам – революционерам.
По камням ночной столицы,
Провозвестник Божьих гроз,
Шёл, сверкая багряницей,
Негодующий Христос.
Тёмен лик Его суровый,
Очи гневные светлы.
На верёвке, на пеньковой,
Туго свитые узлы.
Волочатся, пыль целуют
Змеевидные концы –
Он придёт, Он не минует
В ваши храмы и дворцы,
К вам, убийцы, изуверы,
Расточители, скопцы,
Торгаши и лицемеры,
Фарисеи и слепцы!
Вот, на празднике нечистом,
Он застигнет палачей,
И вопьются в них со свистом
Жала тонкие бичей.
Хлещут, мечут, рвут и режут,
Опрокинуты столы...
Будет вой и будет скрежет –
Злы пеньковые узлы!
Тише город. Ночь безмолвней.
Даль притайная пуста.
Но сверкает ярче молний
Лик идущего Христа.
Это стихотворение, пожалуй, мощнее лермонтовского, написанного в связи со смертью Пушкина. Оно сродни проповеди апостола Павла, произнесённой в здании афинского верховного суда: «Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределённого Им Мужа (то есть Христа), подав удостоверение всем, воскресив Его из мёртвых...» (Деян.17:30-31).
Обрекая Христа на распятие своим неверием и богопротивлением, мы, люди, тем самым выносим смертный приговор самим себе. Об этом напоминает Зинаида Гиппиус в замечательном стихотворении «Сообщники», посвящённом Валерию Брюсову.
Ты думаешь Голгофа миновала,
При Понтии Пилате пробил час,
И жизнь уже с тех пор не повторяла
Того, что быть могло – единый раз?
Иль ты забыл? Недавно мы с тобою
По площади бежали второпях,
К судилищу, где двое пред толпою
Стояли на высоких ступенях.
И спрашивал один, и сомневался,
Другой молчал, как и в былые дни.
Ты всё вперёд, к ступеням пробирался...
Кричали мы: распни Его, распни!
Шёл в гору Он - ты помнишь? – без сандалий...
И ждал Его народ из ближних мест.
С Молчавшего мы там одежды сняли
И на верёвках подняли на крест.
Ты, помню, был на лестнице, направо...
К ладони узкой я приставил гвоздь.
Ты стукнул молотком по шляпке ржавой, –
И вникло острие, не тронув кость.
Мы о хитоне спорили с тобою,
В сторонке сидя, у костра, вдвоём...
Не на тебя ль попала кровь с водою,
Когда ударил я Его копьём?
И не с тобою ли у двери гроба
Мы тело сторожили по ночам?
Вчера, и завтра, и до века, оба –
Мы повторяем казнь – Ему и нам.
Когда ей становилось плохо, она никого к себе не допускала, переживала свои страдания в одиночку, никого не обременяя своими проблемами. Умирала она 9 сентября 1945 года достойно.
И последние дни лежала молча, как бы напоминая окружающим строчки своего стихотворения:
И если боль её земная мучит,
Она должна молчать.
Её заря вечерняя научит,
Как надо умирать.
Когда-то в стихотворении «Белая одежда» (1902) она пророчески предвидела:
Времён и сроков я не ведаю,
В Его руке Его создание...
Но победить - Его победою -
Хочу последнее страдание.
И отдаю я душу смелую
Моё страданье Сотворившему.
Сказал Господь: «Одежду белую
Я посылаю победившему».
Возможно, в эти минуты она рассчитывала только на всепрощающую милость Божью, некогда явленную Марии:
Тебе Мария умыла ноги,
И Ты её с миром отпустил:
Верю, примешь и мой дар убогий,
И меня простишь, как её простил.